Вера Клочкова. Любовь, Комсомол и весна

100-летие волгоградского Комсомола – хороший повод для встречи с человеком, который знает всё про самую крупную молодёжную организацию в истории нашей страны. И не только про неё. А ещё про пионерию и… про хитросплетения жилищной политики. Согласитесь, нетривиальное сочетание? Многогранная Вера Клочкова – в эксклюзивном интервью Volganet.

Изгибы карьеры

– Комсомольский лидер, руководитель Федерации детских организаций, чиновник мэрии и теперь – риелтор. Ничего себе изгибы карьеры! Вера Яковлевна, давайте поговорим о каждом из этих этапов жизни. И начнём со старта, с ВЛКСМ. «Гугл» говорит, что вы возглавляли быковский Комсомол…

– Я бы начала с сегодняшнего дня. Хорошая фраза: «Изгибы карьеры – работа риелтором»! На самом деле работа с недвижимостью для меня стала последовательным продолжением работы в Администрации Волгограда, в Департаменте по жилищной политике. И я не называю себя риелтором, так как такой профессии априори нет. Это такое «народное» название. Да, сейчас я как эксперт по недвижимости участвую в работе крупного агентства. И считаю, что это интересная и очень нужная работа!

Пожалуй, к этой работе меня, действительно, привела вся моя предыдущая деятельность. Никогда не писала мемуаров, да и автобиографию уже давно никто не спрашивает. Но если вспоминать все мои пути-дороги, то всё было связано с детьми и молодежью. И в Департамент по жилищной политике я перешла из городского Комитета по делам молодежи с программой «Обеспечение жильем молодых семей». Так что всё очень логично!

Начинала я свои «трудовые подвиги» сразу после школы. Поступала заочно в педагогический, надо было учиться и работать. Если коротко, то в 17 лет меня приняли в Отдел культуры Исполкома Быковского района (это как сейчас Администрация). В 18 лет меня назначили директором районного Дома пионеров. В 22 года избрали секретарём Быковского райкома Комсомола.

Потом – работа в обкоме Комсомола, «отпочкование» от обкома и создание Федерации детских организаций, переход в Комитет по делам молодежи и в Департамент по жилищной политике. Вот и вся, собственно, биография! Вот такие изгибы! Хотела быть учителем, но не случилось!

Комсомол абсолютно изменил мою жизнь. В школе я была секретарём комитета Комсомола. И вот вызывают в райком ВЛКСМ меня, девочку семнадцатилетнюю, и говорят: «Ну, ты же здесь остаёшься, не уезжаешь? Хорошо. Мы тебе тут нашли работу. Тебе надо выходить на работу инспектором Отдела культуры». Так, в 17 лет я начала работать.

Сначала, конечно, непросто было, но у меня была хорошая начальница Алевтина Фёдоровна Папченко, которая помогла разобраться с бюрократическими всякими заморочками, документами, системой. А когда из декретного отпуска вышел человек, на месте которого я работала – мне 18 лет тогда исполнилось, меня опять вызывали в райком и говорят: «На время декретного отпуска освобождается место директора районного Дома пионеров. Приступай!». Так у меня в 18 лет появилась запись в трудовой книжке: «Директор Дома пионеров».

На одном языке

– Такой, просто «корчагинский» путь…

– В итоге я отработала там не только время декретного отпуска бывшей директрисы, а 4 года. Потому что она уехала в другой город и осталась там. Про эти 4 года можно, конечно, много рассказывать. На отдельное интервью вытянет.

Но вот, что я хочу сказать. Это были времена совершенно иного бюрократического управления. Ну, вот кто я такая? Девчонка абсолютнейшая! А у меня был свободный доступ к первому секретарю райкома партии. Это тогда была величина сродни нашему главе Администрации. Ко второму секретарю свободно входила, и мы решали любые вопросы.

Если нам какая-то идея приходила в голову, мы шли в райком партии, говорили: «Давайте вот это проведём!». Например, «Зарницу» общерайонную. Нам говорили: «Да, пожалуйста, проводите». Находились деньги на это, ресурсы сразу все мобилизовывались. Любая инициатива находила понимание. Это всё было возможно.

– Выходит, нужды молодёжи товарищи коммунисты понимали?

– Ещё как! Нам было 18–20 лет, и мы находили у этих серьёзных начальников понимание по любому вопросу. Нужны залы для массовых мероприятий? Пожалуйста: актовый зал, буфет для школьников, транспорт, сопровождение. Абсолютная поддержка.

…Подходила к концу учёба в педагогическом. И я планировала, что всё-таки, наконец, я в школу пойду работать, я очень этого хотела. Тут меня зазывают в райком уже партии и говорят, что предлагают мне избираться в секретари. Я сказала: «Нет. Меня всё устраивает. Я в школу идти собираюсь».

Но первый секретарь райкома партии вызвал к себе и сказал: «Помнишь, как ты в Комсомол вступала? Ты же говорила, что куда тебя партия направит, туда ты пойдёшь?». Я: «Да». Пономарёв: «Ну вот, партия тебя направляет в райком Комсомола. Завтра будет собрание партийное, ты придёшь, тебя примут в кандидаты. А потом будешь готовиться вот к этой конференции, там тебя будут выбирать в секретари».

Вот так я и попала в комсомольские работники. Если говорить о работе в тот период, то я бы отметила отсутствие бюрократических заморочек и поддержку со стороны партии и исполкомов.

– То есть это была не кабинетная работа с перекладыванием бумажек?

– Нет, конечно! Кто-то говорит, что тогда было всё формализовано или даже вообще ничего не было. Но это не так. Например, когда я работала в Быковском райкоме Комсомола, у нас была такая замечательная история. Мы создали Советы молодых специалистов. Я, например, занималась с молодыми специалистами, которые в школу пришли работать.

Там было всё – от посвящения в учителя до семинаров для них. Представляете, вот приехал волгоградский мальчишка в село работать на 3 года. Деревни он не знает, ему там скучно же. И вот мы их собирали, помогали адаптироваться, чтобы вместе все держались. Также у нас был Совет молодых врачей.

– Получается, это были не бюрократические структуры – опись/прОтокол, а своего рода профессиональные клубы?

– Конечно! На примере Совета молодых врачей расскажу. Мы бросили клич, что приглашаем молодых врачей для общения. Они пришли, поговорили, договорились о том, что будут делать. Родилась идея встреч с трудными подростками. Они сами находили время на трудных подростков, встречались с ними, объясняли какие-то вещи. Врач на селе особым уважением пользуется. Тем более, молодой врач.

Не было абсолютно никаких заседаний, никаких протоколов. Ничего такого не было. Только личное, тёплое общение. Если мы просили их принять участие в каком-то вечере, то все участвовали. Тогда же было больше свободного времени – Интернета не было, чтобы в нём сидеть.

Не карьеристы, а лидеры

– У поколения 40–50-летних ваше имя прочно ассоциируется с пионерской системой. Как вы к теме пионерии пришли?

– Я попала на 10-й Всероссийский слет пионеров в «Артеке», это было в 1990 году. В республиках СССР уже начался развал. У нас Всесоюзная пионерская организация ещё была, а у других республик, помимо неё, уже появились какие-то новые отростки детских движений. Я побывала на этом слёте, где было принято решение о преобразовании единой пионерской организации в «Союз пионерских организаций – Федерацию детских организаций» (СПО – ФДО). И когда оттуда приехали, приняли решение, что мы тоже будем создавать что-то другое.

Эта тенденция пошла по всей стране. Мы решили создать свою организацию самостоятельную, по аналогии с общегосударственной. То есть объединить пионерские и прочие детские организации. Направили человека в Москву – это был Игорь Злочевский, чтобы он пообщался со скаутами, подучился. Сильная организация юных натуралистов была…

– Ещё бы! Биологический клуб старшеклассников просто гремел в те годы, пионерские штабы, КИД, поисковики волгоградские… Выпускники этих организаций сейчас активно работают… Живут и работают и в Волгограде, и в столице, и за пределами России…

– Это были очень сильные объединения, по многим направлениям. Потому что этим, действительно, занимались люди, которые работали и времени своего не жалели. Не так, чтобы час отвести, как в кружке каком-нибудь – и всё. Была хорошая подготовка. Это были объединения, где у детей развивали лидерские навыки, профессиональные, давали практические знания, которые потом могли бы пригодиться в различных жизненных ситуациях.

– А может, просто карьеристов готовили?

– Я думаю, что всё-таки лидеров. Упор делался не на банальный карьеризм и чинопочитание. У детей развивались именно лидерские качества.

Чему учили, например, в пионерском штабе? Делать газеты, уметь аргументировано отстоять свою точку зрения, общаться с людьми, давали навыки организации конкурсов, ставили спектакли и с их помощью учили не бояться, побеждать свою робость, работать с речью. Учили ценить, дорожить общением людей, учили дружить. Какой же это карьеризм?

Это именно развитие лидерских качеств. Вот зачем это создавалось.

– А какие вожатские отряды были! Это же просто звёзды, без преувеличения. Паша Белимов, Таня Новикова, Миша Плотников, Дима Артоболевский, Ваня Белолипецкий, Гриша Цинкерман… Они абсолютно потрясающие. Кого-то уже нет с нами: Курапов Дима, Костя Маринченко…

– Они все замечательные. А вот скажите, вам тогда хотелось быть похожими на своих вожатых?

– Ничего себе! Конечно же!

– А вот если бы воспитывали карьеристов, то вы и имена вожатых своих не вспомнили бы. Потому, что учили бы не уважать, а угождать: вожатым, начальнику лагеря и так далее.

– Вот сейчас рассказывают о советской системе воспитания, что это было подавление, тоталитаризм, всё было ужасно и так далее. Но в том же штабе, и районном, и в городском, наоборот, учили говорить всё, что мы думаем. Учили аргументировано, чётко, отстаивать свои позиции. Сейчас с этим всё гораздо более сложно. Молодым людям ещё в школе объясняют, кто их начальник и как правильно себя вести.

– Потому, что учили не страху, а уважению. К себе, к людям окружающим. Не страху, а именно уважению. Я вообще думаю, что тогда была лучше поставлена кадровая работа. Если взять тот же Комсомол, то там нельзя было прийти к должности первого секретаря, если у тебя не было за плечами определённого пути. Даже директором завода нельзя было стать, если ты не прошёл определённый путь. Таким образом, человек, приходя к руководству, понимал внутреннее содержание должности, и что за этим стоит.

Сейчас, на мой взгляд, к руководству пришло много менеджеров. Вот это слово прямо очень красиво звучит, но… Это люди, которые считают, что родились руководителями. Они не знают начинку. Если брать сегодняшнее Министерство образования, ведь там менеджеры сидят, которые урока ни одного не провели. Зато разрабатывают вот эти задания для ЕГЭ, для ОГЭ и так далее. Он помнит себя школьником, и ему хочется стать умнее, выше. Вот он и изгаляется, когда эти задания пишет.

Говоря о работе в Комсомоле, не могу не сказать слова благодарности тем руководителям и коллегам, которые помогали, учили, наставляли. В райкоме я работала с замечательными людьми: Николай Радченко (его уже нет с нами), Сергей Сергеев, Михаил Швецов.

Из обкома всегда получала поддержку от Галины Ильиничны Хорошевой, Ольги Ивановны Сгибневой. А в обком меня принимал на работу Владимир Александрович Кабанов. Всегда считала и считаю, что это мудрые руководители и порядочные люди.

Мы проснулись – здрасьте…

– Как вы встретили развал СССР? Вы помните, как это случилось?

– Это был август, я была здесь, в Волгограде. Мы были, конечно, за демократию, мы были за Ельцина… У нас была надежда, что что-то поменяется. Мы не думали совершенно о развале страны. Это касалось в большей степени действовавшей партийной системы. После путча ведь не до конца СССР развалился, а только как бы разделился.

А вот в декабре, когда был подписан договор… Я тоже хорошо этот день помню. Тогда волна созданий федераций пионерских и детских организаций прошла практически по всему Советскому Союзу. И со всей страны мы систематически собирались на какие-то встречи, какие-то совещания. Был декабрь, и мы были на очередной такой встрече в Москве, в гостинице «Орлёнок».

Утром мы пошли попить кофе до завтрака. Видим очередь в газетный павильончик, толпа газеты покупает, читает. Кто-то улыбается, кто-то заинтересован. Мы тоже покупаем газету своей компанией, и там – огромный заголовок: «Я проснулся – здрасьте! Нет Советской власти!». Вот я очень хорошо запомнила этот заголовок одного из центральных изданий.

На этом мероприятии со всего Советского Союза были представители. И мы все, представители разных союзных республик, включая те, которые успели объявить о выходе из состава СССР (все, кроме Литвы, потому что их не было – пошли отмечать это событие), обед дружеский устроили. Обещали, что останемся друзьями навсегда. Понимали, что теперь все будет по-другому. И со многими, правда, больше не довелось увидеться. Но с кем-то остались друзьями. Остались эти человеческие отношения.

– А как вы думаете, СССР можно было спасти? Или он был обречён?

– Я думаю, что можно было.

– А нужно было?

– Это уже другой вопрос, но я думаю, что можно было спасти. Только это не нужно было тем, кто стоял у вершины власти…Я думаю, что у них там начались эти распри. Оттуда это всё и пошло. С верхушки. Не с низов.

– Ну, то есть вы тоже думаете, что Горбачёв был не один? Очевидно же, что один человек в этой системе мало что мог.

– Конечно, не один. Раньше же какая система была… В национальных республиках СССР была такая практика: первый секретарь партии назначался из числа жителей титульной для союзной республики национальности, допустим, таджик, а второй секретарь – это основной секретарь, по сути, серый кардинал – он был русский. Его присылали по партийному заданию. Это делалось для того, что держать в узде национализм, чтобы политика единой была, без национального перегиба.

И вот, мне кажется, тогда они почувствовали такой момент, когда захотели быть по-настоящему главными. Только они, без вторых сдерживающих номеров. Вот из-за этого всё и случилось. Здесь сработала не политика, не экономика, здесь сработал просто личный, эгоистичный фактор и всё. Дальше пошла цепная реакция.

А Горбачев, я так думаю, был не очень уверен в своих действиях. И тут он не смог принять волевое решение, чтобы заставить на периферии умерить свои аппетиты.

Во всём виноват… Комсомол?

– Олигархат, внезапно появившийся после смерти СССР, составили, в основном, бывшие комсомольские лидеры. Ходорковский, Чубайс, Гайдар – это же комсомольцы, причём не из последних. Можно ли сказать, что Комсомол несёт ответственность за развал СССР и за то, что сегодня принято называть «диким капитализмом лихих 90-х»?

– Я думаю, что нет. Комсомол всегда был на вторых ролях в управлении и принятии каких-то общегосударственных решений, поэтому тут никак он не мог повлиять. Мы же все были связаны в своих действиях. Даже первый секретарь обкома Комсомола не мог принять сам какие-то действия в противовес решению партии.

Да, в Комсомоле работали лидеры, подготовленные специалисты, они умели управлять, могли администрировать, и когда страна развалилась – люди, для которых Комсомол был последним местом работы, пошли создавать частные структуры. Они не боялись.

– То есть, они просто приложили свои усилия в другой сфере деятельности?

– Да. Нормальные люди не будут сидеть без работы, если они умеют что-то делать. Коммунисты, они, мне кажется, просто были старше по возрасту и побоялись начинать что-то своё, а молодёжь на это пошла.

Люди умели налаживать связи, вот это дружеская среда была. Кто-то – в большей степени, кто-то – в меньшей. В конце концов, среди олигархов комсомольцы не преобладали, на самом деле.

«Смешная причина» уволиться

– с 1991 по 2007 годы вы руководили Федераций детских организаций…

– 27 февраля 1991 года было принято решение о создании Волгоградской областной федерации пионерских и детских организаций, меня избрали председателем Совета. Честно сказать, я, действительно, инициировала создание такой организации и была рада, что нашла поддержку среди вожатых, директоров Домов пионеров, педагогов, своих коллег по Комсомолу.

В 2000 году я перешла на работу в городской Комитет по молодежи.

И причина ухода была… Она такая личная и, наверное, смешная… Меня стали называть по имени-отчеству. Дети, вожатые. До этого, я всегда была Вера, а тут уже и возраст, и прочее. И меня стали называть по имени-отчеству. Я понимала, что у меня появился барьер и с сотрудниками, и среди педагогического коллектива.

Они ко мне стали относиться как к начальнику. И я решила, что возглавлять детскую организацию должны более молодые, кто близок им по духу.

Я уже даже думала, честно, о том, чтобы пойти в депутаты. Потом мы переговорили с председателем областной Думы, и мне расхотелось. И слава Богу, что не сложилось.

Если уж совсем честно, то я переходила не просто в Комитет по делам молодежи. В 2000 году в городской администрации создали Департамент молодежной политики, спорта, культуры и образования. Возглавила его Светлана Мишаткина. Меня пригласили работать в эту структуру с тем, чтобы заниматься молодежными общественными организациями. Это было явно моё. Я пошла. Это было интересно, и много чего мы там пережили.

– Чехарду со сменой градоначальников в том числе?

– Да уж… Чехов ушёл, Тюрин пришёл, Ищенко поменяли на Херианова, Херианова после выборов сменил Гребенников.

Работать тоже было интересно, особенно в период Евгения Петровича Ищенко. Тогда проявляли интерес к молодёжи, поощряли инициативу, помогали находить деньги, реализовывать самые разные проекты. Появился муниципальный лагерь «Орлёнок» – раньше такого не было, помогали подростковым клубам.

Появилось много мероприятий по поддержке талантливой молодежи: нашумевшая «Студенческая весна», а ещё «Жемчужная строка» – для ребят, которые пишут, творят, «Серебряные струны» – для молодых музыкантов. Начали издавать молодежную газету «Юность Волгограда».

В 2003 году была образована городская молодежная организация «Юность Волгограда». Хотя идея её появления принадлежала «товарищам свыше», но создавали её сами молодые люди: студенты, активисты. Эта организация тоже проводила много интересных мероприятий.

О приятном и не очень

– Участвовали в сорокатысячной «живой цепи» от Тулака до Спартановки на День города в 2005-м?

– Конечно, это же молодежь делала! Сейчас я вспоминаю все эти проекты, их очень много было.

Больше, конечно, хорошего было, но были и моменты, которые не очень хочется вспоминать…

Открывали памятник Александру Невскому. Нужно было собрать молодёжь. Ну и, конечно, мы попросили у вузов, чтобы нам туда прислали студентов. У нас были хорошие отношения с ректорами, с профкомами. В общем, прислали нам молодёжь. И тут руководители города то ли забыли, то ли заняты были чем… Короче говоря, они не приехали. Морозина стояла жуткая, молодежь собралась, толпа – на площади, а больших начальников нет. Потом они звонят и говорят, что только через 3 часа подъедут!

Я говорю: «И как мы их будем удерживать? Студенты же помёрзнут все. Куда их спрятать?».

Начали это всё объяснять ребятам, разговаривать с проректорами по воспитательной работе, которые туда тоже пришли. Каким-то образом основную часть «массовки» мы удержали. Возмутило тогда вот это наплевательское отношение: ну и что, что собрали, пусть постоят 3 часа на морозе. Это вот ужасно было.

– С высоты опыта, как вам кажется, Сурков был прав, массово создавая новые молодёжные движения и организации?

– Для внутренней политики действие Суркова было правильным. Почему? Потому, что не всем нравилось, как всё идёт. Оппозиция начинала крепнуть. На кого ориентируется оппозиция? Естественно, на молодых. Их легче убедить, что от их личного участия, что-то может пойти по-другому, что-то будет лучше. Поэтому для внутренней политики создание организаций, уводящих молодёжь у оппонентов, было нужно, чтобы обескровить оппозицию.

Но ошибка в том, что на самом деле в стране были молодежные организации. Их было много. И они были естественными, не формализованными. Как всегда начали что-то городить, не узнав, что есть вокруг. Была детская организация, был РСМ, скаутов у нас было очень много. Да, они были в меньше степени политизированы, но можно было вовлечь…

Когда Сурков стал создавать свои, он почему-то не захотел этот спектр организаций привлекать. Он хотел, чтобы были какие-то свои, чисто свои люди, которые по первому зову соберутся. Но они были искусственно созданными.

Где, например, те же «Новые люди»? Их как бы создали, у них были как бы лидеры, огромные деньги на мероприятия. У них появились офисы, транспорт. Наши многолетние организации общественные, чтобы получить какую-то копеечку должны были кучу всего сделать, причём без гарантий, что деньги всё-таки появятся. На них зачастую не обращали внимания даже. Зато массово – под выборы, под какого-то человека, под партию создавались организации, которые назывались «молодежными».

Это было удивительное время. «Молодёжные» организации создавались чуть ли не ежедневно. У нас тоже было всякое разное в Волгограде.

– Например?

– Ко мне приходили некоторые лидеры, которые откровенно заявляли о своих профашистских взглядах. Один так уверенно и спокойно рассказывал, как работает с молодёжью. Приглашает к себе подростков из бедных семей, кормит, поит, а потом даёт им задание: бороться с богатыми, с людьми других национальностей, колёса у машин прокалывать, например.

Сурков не мог не видеть этого. Появилась опасность, что молодёжь (а это всё-таки тот слой населения, который легко поднять на протест) может пойти за такими идеями. Это, действительно, надо было каким-то образом нейтрализовать. Но изучив имеющийся опыт. Всё-таки не надо было изобретать велосипед.

(Окончание следует.)