Интервью с мэром, который не любит давать интервью

Нашу скромную редакцию разрывает от гордости. Почему? Да потому, что у нас получилось разговорить, пожалуй, самого непубличного из всех градоначальников в современной истории Волгограда. Условились сразу, что запретных тем не будет. Сегодня мы публикуем первую часть большого интервью с Виталием Лихачёвым, состоявшегося в последние дни 2018 года. С подведения его итогов мы и начали беседу.

Минусы плюсов

– Виталий Викторович, мы встречаемся буквально спустя два дня после того, как вы отчитались о проделанной работе. Теперь, в менее официальной обстановке, расскажите, пожалуйста, как вы оцениваете прошедший год. Давайте с минусов начнём.
– Самый большой минус, что Чемпионат мира прошёл. На самом деле долго шли к этому, несколько лет работали на ЧМ, и когда всё закончилось… такая… ну, наверное, пустота была. Пустота во всём – в отношениях, в работе. Нужно было как-то перестроиться, перейти к обычному режиму, понять, что жизнь продолжается и необходимо заниматься ежедневными системными вещами. А если они ещё не стали системными, то их нужно приводить в систему, и город должен функционировать так, как он должен жить в обычной жизни, без авралов, без штурмовщины, без суматохи. Системно развиваясь.

– Чему научил Чемпионат?
– Я думаю, он научил полностью весь коллектив работать в проектном режиме. С одной стороны, сегодня это, может, достаточно модно. С другой, действительно, наиболее эффективно. Когда есть руководитель проекта, есть рамки проекта, понимание, когда проект начинается, когда заканчивается. В этом случае нет той коллективной ответственности, которая зачастую перерастает в коллективную безответственность. А есть (смеётся) совершенно понятные люди, которые работают над конкретным проектом и ни над чем другим больше. У них есть мотивация, есть инструменты, сроки и задачи, которые они должны выполнить. Чемпионат очень здорово нам показал эффективность этого подхода.

– Вы же говорите о работе не только внутри мэрии? Были же пересечения с федеральными какими то структурами, с областными?
– Сейчас вообще вся жизнь так выстроена – это касается не только Чемпионата, но и ежедневной жизни, когда мэрия не существует сама по себе и не может существовать. Я могу подробнее остановиться на причинах этого, но так всё выстроено, что без области и без Федерации город не может сегодня жить и функционировать. Всё выстроено, в том числе и в межбюджетных отношениях, на основе взаимного сотрудничества.

– Ответственность за результат делегируется равномерно? Или получается так, что по полной огребает тот, кто стоит иерархически ниже?
– (Смеется.) Нет, конечно. Перед федеральным центром за всё, что происходит на территории, отвечает губернатор. Это однозначно. Ни с мэром, ни с пэром, ни с кем иным никто там разговаривать не собирается и не будет в ближайшее время. За всё отвечает губернатор. А вот перед губернатором, конечно, отчитываются уже те люди, которые в своих компетенциях ответственны за тот или иной проект, за то или иное направление.

– Можно говорить о том, что вы – речь всё-таки конкретно о мэрии идёт – уже вошли в проектную систему работы на постоянной основе? Есть представление о некоем проекте, который свяжет и, наверное, мобилизует всех в 2019 году?
– Вот здесь я бы одной фразой не ответил. Я бы разложил эту проблему на несколько частей. Во-первых, с учётом того, что мы провели Чемпионат, можно говорить, что мы справились в том числе со строительством очень серьёзных объектов. Я думаю, что у многих людей в этой большой структуре появилась уверенность в своих силах. То, чего раньше у волгоградцев не было. Вот традиционно пессимистические настроения из серии «это не про нас, это тоже не про нас» были, не скрою, у многих, имеющих отношение к управленческим структурам.
Так вот, сейчас многие поверили, реально поверили в свои силы. Я это вижу, поскольку не так давно пришёл в исполнительную власть и замечаю, что у многих появилось правильное ощущение… даже понимание того, что о чём мы раньше мечтать не могли, абсолютно выполнимо. То, к чему мы просто не понимали, как подойти, как это сделать, абсолютно реализуемо. Когда я говорю «мы», то имею в виду людей, которые… (Пауза, подбирает нужные слова.)

– Назовём их «система».
– Пожалуй. Сегодня у людей системы это понимание есть. Это очень важно.

Хуже нет, когда люди, управляющие процессами, не верят в конечную цель, в саму возможность реализовать проекты. Вот сегодня самые амбициозные планы кажутся вполне выполнимыми. Даже те, которые, на первый взгляд, вызывают улыбку, усмешку. Сейчас мы понимаем – всё возможно.

Город находится в общей системе координат, он не может развиваться отдельно от области. Мы – полноценная часть региона, и мы вместе должны развиваться. Исходя из этого, мы и строим политику. Когда мы понимаем, как должен развиваться город, как должна протекать жизнь, мы работаем над проектами, которые должны нести синергию.
Заниматься проектами ради проектов, строить объект ради того, чтобы потом его содержать или ради того, чтобы он был якорем на ногах, смысла никакого нет. Если строить, то что-то серьезное. Если вводить в эксплуатацию, то системные вещи, которые должны за собой что-то тянуть, как-то развивать, как-то помогать или стабилизировать.

Про сверхзадачу и удачное «приземление»

– Есть понимание абсолютного приоритета?
– (После паузы.) Мы прекрасно понимаем, хоть в открытом пространстве это пока не звучит, что сегодня для нас приоритет – это борьба за ресурсы. Борьба за человеческие ресурсы, прежде всего. Ни для кого не секрет, что население страны не прирастает. Зато происходит внутренняя миграция, за счёт которой ежеминутно растут такие мегаполисы, как Москва и Санкт-Петербург.
Чтобы не остаться за бортом, мы должны понимать, где мы «приземлим» людей, которые приезжают в Волгоград. Сейчас поясню, о чём я. Люди сначала переезжают из далекой деревни, к примеру, в Камышин. Люди, которые жили и работали в Камышине, переезжают в областной центр. В свою очередь, волгоградцы уезжают в Москву, в Питер.

– А ещё в Ростов, в Краснодар…
– В Ростов – в меньшей степени, в Краснодарский край – может быть… Но миграция есть, это объективная реальность. И людей, которые уезжают из села, «приземлить» здесь, в городе, для того чтобы он жил, чтобы не пустел, вот это важно. Имеет значение и другая составляющая – качество новых жителей. Мы об этом тоже не должны забывать, потому что для чего нам нужно – скажу языком чиновника, языком документа – население? И для чего вновь прибывшим жить в этом городе? Это необходимо понимать. Чтобы Волгоград жил и нормально развивался, здесь не должно быть упаднических настроений, приводящих к отъезду людей. Прежде всего, молодых. А для этого нужно создавать комфортную среду и готовить масштабные инфраструктурные проекты.

– Тема социального пессимизма, упаднических настроений есть, и от этого никуда не денешься. Вы можете – наивно вопрос звучит, понимаем, но хотя бы в перспективе – обозначить сроки реализации наиболее амбициозных проектов, способных поменять ситуацию? Пусть в самом примерном приближении, сколько нам надо подождать, чтобы наступило если не светлое будущее, то, по крайней мере, не тёмное?
– Город, область и так далее – это такой же механизм, как и любой другой, например, завод или фабрика. Над ним… В нём…Внутри него нужно работать каждый день и постоянно. Постоянно, чтобы остановок не было.

Если только мы остановимся, если развитие прекратится, как у нас уже было – 20 лет ничего не делалось, то мы опять придём к развалу, к запустению, к обнищанию, пока опять резко не начнётся какая-то стройка.

Если остановимся, получится, как… Я сейчас пример приведу. Есть у нас на территории области сёла, не самым естественным путём образованные. Это когда в период коллективизации людей взяли, собрали со всей степи, поселили в одном месте и сказали: «Теперь вы не будете заниматься животноводством, как вы раньше занимались, а будете поднимать целину, будете пахать и сеять, это будет колхоз». И этот колхоз работал, пока была Советская власть.
У этого колхоза было два названия: официально называли его каким-нибудь «Великим Октябрём», а в народе – «Семь лет без урожая». Потому что там засуха постоянная, земля даёт один раз в семь лет урожай, сплошные убытки. Пришла рыночная экономика – и всё: колхоза не стало, сеять там убыточно…
А в селе этом живёт много людей. Что делать? Кругом степь, дров нет, топить нечем, газа там нет, никто его не провёл туда. И у власти начинается бесконечная борьба рационального и социального: туда нужно провести газ, стоит это десятки миллионов рублей. Хорошо, газ проведём, а там люди жить-то будут в дальнейшем? И мы понимаем, что не будут, потому что там делать нечего, там нет работы. Самое главное – нет работы, там не растёт пшеница, не растёт рожь, один фермер есть, который держит лошадей и овец, и этого вполне достаточно. Всем остальным заняться нечем.
То есть в любом случае люди оттуда не уезжают только потому, что у них нет денег купить жильё в другом месте. И лишь вопрос времени, когда это село исчезнет совсем. Это же факт: есть такие села, куда и газ провели, и асфальт проложили, а в селе остался один фермер, который живёт там, потому что у него у одного лишь есть работа, у всех остальных её нет.

Главное – не дойти до такого состояния городу, когда федеральная власть скажет: «Перспектив нет, смысл туда вести газ, смысл там затевать новую программу?». Если над этой темой не работать каждый день, можно до такого дойти.

У нас 20 лет город воевал с губернией, в результате на город не шло никаких средств, всё это размазывалось по области, все деньги, которые были. И жизнь в городе становилась всё хуже, а из села люди как уезжали сюда, так и уезжают. Это совершенно естественный процесс, вопрос сегодня лишь в том, где и как их «приземлить», этих людей.

– Цинично, наверное, прозвучит, но может, надо бороться не за «приземление» у нас сельских жителей, а за то, чтобы никуда не девались люди, родившиеся здесь или приехавшие давным-давно? Ещё более жестко: если сельские жители, которые от безнадёги уезжают к нам, несут с собой бескультурье, может, пусть они транзитом куда-то и следуют? А вот волгоградцев по максимуму нужно… Ну, если хотите, обнять, обаять и оставить здесь?
– Любые рассуждения в какой-то части имеют право на жизнь. Но. Давайте сделаем небольшой анализ нового микрорайона, который строится достаточно активно у нас в городе. А кто же покупает квартиры в этом микрорайоне? Там покупают квартиры фермеры, но не для себя, а для своих детей. Для своих дочек, в основном. Сыновей стараются оставлять около себя, а дочек переселяют в город.
Не вижу в этом ничего плохого. Дочка идет в университет учиться. И та фраза, что «можно вывести девушку из деревни, а деревню из девушки – никогда», стремительно теряет актуальность в нынешних условиях. Вы о «бескультурье» сельских жителей говорили? Думаю, не так далеко мы оторвались, в том числе и в культурном плане, от тех сельских жителей, которые сегодня вокруг города живут. Если у них и есть незначительное отставание, то его с лихвой нагонят – у молодёжи это прекрасно получается.
Я знаю молодых людей, знаю их с детства, дружу с семьёй этой, они живут в нашей области, в 300 километрах от города… Если отец их занимался всем, чем угодно, чем занимаются на селе, то парни зарабатывают исключительно в Интернете.

Так вот, эти ребята из глубинки размещают заказы в Китае, на разную фигню, всякую мелочёвку, не скажу, что это что-то высокотехнологичное. Потом вывешивают на Amazon, на американском сайте, объявление о продаже и, даже не видя своего товара, торгуют им там и зарабатывают по 10 тысяч долларов ежемесячно.

Спрашивается, чем эти парни отличаются от городских жителей? Стремлением. Они многим городским фору дают. Поэтому я бы не стал в эти дебри лезть. На мой взгляд, молодёжь своё возьмёт в любом случае, если она нормальная.

– То есть ваша задача – молодёжь оставить здесь?
– Конечно. Поэтому и придаём такое значение паркам, общественным территориям. Ведь молодые по-другому относятся к своему жилью, к своему двору, нет той привязанности, которая свойственна старшему поколению. Им хочется тусить, им хочется быть вместе, им хочется общаться. Они не хотят замыкаться в своих локальных дворах где-то там, им хочется выйти себя показать, у других поучиться. И надо позаботиться, чтобы было куда выйти.

Видеть хорошее

– Чемпионат оставил светлую память о себе. Очень многие, включая полицейских, были поражены нижайшим уровнем правонарушений, хотя ожидали настоящего урагана… В сравнении с другими городами, где туристов грабили, да и вообще всяко было, чего там говорить, у нас с этим, тьфу-тьфу-тьфу, нормально получилось. Повезло? Или, может быть, люди и впрямь так долго были пессимистами, что вот так вот взяли и распахнулись, и гостей любовью окатили нерастраченной?
– Если вы заметили, то и полицейские были какие-то необыкновенные. Я таких никогда у нас не видел. Они вели себя настолько добродушно, показывали дорогу, улыбались, разговаривали с людьми, на них не было маски ужаса, они не пытались ни на кого наводить страх.

– Так давайте закреплять успех! Возвращаемся к началу разговора: есть ли какие-то мысли о новых проектах? Какой-то такой проект, который мог бы «карнавализировать» 2019 год, есть?
– Думаю, что это должно быть несколько проектов. Проектов долгоиграющих, которые должны постепенно делать город таким, каким он должен быть. Что я имею в виду? Это, прежде всего, конкурентоспособность наша на всеобщем рынке. Что здесь может быть? Климатические условия, географическое положение.
Если заглянуть в прошлое, город был индустриальным и, в основном, люди здесь работали на заводах и фабриках. Я думаю, что наблюдающаяся сегодня бизнес-пассивность в городе именно этим обусловлена.

У нас люди привыкли надеяться на завод и фабрику. И ждут, когда они откроются – заводы и фабрики эти. Ждут, когда они реанимируются, и не спешат, по сравнению, скажем, с ростовчанами, открывать свой бизнес, заниматься сферой услуг. А мы прекрасно понимаем, что малый бизнес, бизнес услуг – это и есть сейчас, главным образом, рабочие места.

И сегодня, когда мы говорим про большие производства, я всегда привожу пример нашего сталепроволочно-канатного завода. В советское время занимал более 100 гектаров. Сегодня площадь – 2 гектара, то есть аж в 50 раз меньше прежнего. Людей работает в 10 раз меньше, чем когда-то. Но производят продукции в 3 раза больше, чем тогда.

Технологии меняют жизнь. Заходишь в цех – там всё крутится-вертится, всё работает, и видишь только одного оператора, который всё это дело обслуживает, наблюдает, управляет. Поэтому само по себе производство, даже если оно появляется, это, конечно, очень хорошо, но оно не решает проблему занятости. Не решает.

– Плюс это всегда экологические издержки. Активная фаза производства сильно бьёт по экологии…
– Есть и такой момент. Поэтому, на мой взгляд, нам нужно активно уходить в малый бизнес, в средний бизнес. При этом надо понимать, что малый бизнес, построенный только на обслуживании друг друга, существующие проблемы не решит. Нужен приток средств и ресурсов извне.
Сегодня это появляется. В Волгоград приезжают айтишники, которые отсюда родом, долгое время работали в Москве, в Питере. Внутренне свободные люди, которым ничего, кроме Wi-Fi, не нужно для того, чтобы зарабатывать деньги. Они приезжают сюда и думают о том, как здесь открыть компанию…

Не так давно приехал один молодой человек, решил здесь купить бизнес-центр, перевезти всех своих сотрудников сюда, чтобы здесь жить и работать. Считает, что здесь спокойнее и дешевле, чем в столице.

– «Спокойнее и дешевле»? Если пройти по улице Советской от Панорамы до Краснознаменской, вы со счёта собьётесь – так много плакатов «Аренда» висит. Да чего далеко ходить? Через дорогу от мэрии был магазинчик с натуральными продуктами, кажется, из Сибири – закрылся.
– Не закрылся. А переехал на Центральный рынок.

– Ну вот вы знаете – хорошо. А обычному человеку, приезжему особенно, каково ходить по городу, где надписи «Аренда» стали достопримечательностью?
– Согласен с вами. Всё так. Потому что мы пытаемся обслуживать сами себя. Повторюсь, трудно обойтись без притока денег извне… Да, ресторан, кафе – это здорово. Любая кафешка, ресторанчик – внутри этого бизнеса человек 30 работает. Это прекрасно, но у людей должны быть деньги, чтобы ходить в эти рестораны. Значит, они должны на чём-то зарабатываться. Такой получается тупик. Но он и будет тупиком, если не продолжать начатое сегодня.

Остановка «Рай»?

– Вы говорили о природных конкурентных преимуществах города…
– Если принять то, о чём я выше говорил – географию и климат, то целесообразно сосредоточиться на сфере туризма… У города есть военное прошлое – согласен, у города есть Сарепта – тоже достаточно интересно, в географии города есть Волга. Надо использовать всё и открывать новые грани. Но сегодня к Волге не подойдёшь: там завод стоит, здесь кущери какие-то, там обрыв. Начали небольшой кусочек поймы реки Царицы приводить в чувство, набережная появилась, и смотрите – людей полно.

У города есть Сухая Мечётка, первая стоянка древнего человека. Ну чем не туристический объект? А она вся заросшая. Недавно с общественниками, с архитекторами посещали, ходили-смотрели, уникальное место, шикарное просто, если сделать по-человечески. Мы сейчас занимаемся этим, заходим в программу «Расчистка малых рек».

Задача – всё расчистить, сделать благоустроенные берега, сделать эту территорию натуральным парком, совместить зоны урбанистические с природными ландшафтами. В перспективе хотим Царицу продлить… Туристов это привлечет. И для наших людей будет приятно. Мы обязательно займемся нашей набережной, причальными стенками… У нас нет ни одной марины! Вроде бы да, говорим – марина это для богатых, да нет…

– Марина – это, простите, что такое?
– Марина – это искусственно сооруженная бухта, куда могут заходить яхты, отдыхать и обслуживаться. И у нас сегодня по Волге эти яхты ходят, они заходят на те лодочные станции, как у нас они называются, где нет никакого сервиса, нет никакого обслуживания. В общем, чтобы не зацикливаться, марины для развития туристического направления развития экономики Волгограда нужны.

Но только бизнес всё это не вытянет без участия государства. Это объективно тяжело. Это берегоукрепление, это серьёзные работы. Мы сегодня проектируем всё вместе с областным комитетом природных ресурсов. Федеральный замминистра приезжал, здесь, у меня в кабинете, проводили совещание о том, как продлить берегоукрепление вплоть до Кировского района. Надо расчистить весь берег, сделать эту рокадную дорогу, продлить дальше и развивать всю территорию, которая над Волгой: Центральный, Ворошиловский, Советский районы. Всё, что могло бы стать изюминкой, жемчужиной города. Где могли бы не только жители Волгограда отдыхать, но и туристы приезжать. И на лодках, и на яхтах подходить. Вокруг этого можно уже развиваться. Это дало бы определенный толчок.

– Смотрите, у нас есть уникальное совершенно место – Ельшанская набережная. Да в принципе, вдоль Волги все места уникальные, и в Кировском вполне себе, если обустроить, Красноармейский – так это вообще, можно сказать, что потенциальная рекреационная зона…
– И парк там на 50 гектаров. Он брошенный совершенно, когда-то канатному заводу принадлежал…

– Так вот, говоря о Ельшанской набережной и обо всех этих территориях, которые вдоль Волги идут, как не вспомнить добрым словом Ростов и Левбердон? Это такая империя развлечений локальных! И очень обидно, что волгоградцы, поднакопив денег, садятся на машины и едут в Ростов тратить деньги на Левбердоне, где одних шашлычных штук пятьсот. Почему не здесь? Ведь тот же самый «Корсар» возьмём. Туда даже со Спартановки приезжают за шашлыками из сома и белого амура. Мы гостей города всегда туда водим. Но ведь можно открыть десятки таких «Корсаров», у каждого из которых свои фишки какие-то будут?

– Нужно всё сделать нормально, как во всём мире. Мы сейчас работаем над этим. Нужно соединить все обрывки сегодняшних набережных одним променадом, он должен быть пешеходным, вело- и автомобильным.

Для этого нужно сделать вот эти куски: верх у нас 500 метров, здесь у нас 700, 500 и 200 вниз берегоукрепление. Стоимость работ по берегоукреплению – 1 миллион рублей за квадратный метр. С Федерацией всё договорено, все проблемы решены, губернатор неоднократно встречался с министром, министр приезжал сюда, все эти вещи сегодня проектируются, но этим нужно продолжать заниматься, не останавливаться, потому что это глобальные, это огромные деньги.
Это первый проект, который не сразу будет на виду. Его люди не сразу увидят, в отличие от нового музея в центре города или там реконструкции Дворца спорта. Да, прежде всего – берегоукрепление, незаметная, тяжёлая, кропотливая работа. Но за ней идёт столько всего! Нас не будет, а это всё будет жить, развиваться, дальше благоустраиваться.

Другая проблема. Мы не имеем ни одного пляжа в городе, на правом берегу… Сейчас делаем новую набережную. Там прекрасные пляжи спроектированы, всё прочее, но до сих пор ливневые воды мы сбрасываем непосредственно в Волгу, под этот берег. Ну как дать разрешение людям там купаться? В этой ситуации – никак.
Конечно, многие всё равно купаются. Не вытащишь же их из воды, в жару тем более. Но, исходя из здравого смысла, купаться там пока не стоит. Купаться нужно на той стороне Волги, поскольку здесь воды загрязнены.
Поэтому следующий этап – необходимо везде поставить локальные очистные сооружения. У нас 14 этих водосливов ливневых, канализационные у нас все закрыты с прошлого года – везде поставили, теперь здесь нужно поставить. Это 1,4 миллиарда рублей.
Мы все проектные работы подготовили, предстоит снова с Федерацией работать – заходить в программу и делать, чтобы этот берег был для людей доступен. Чтобы можно было открывать здесь пляжные зоны, чтобы не только кафешки, но чтобы можно было пойти просто на пляже поваляться, покупаться, поплавать.

Природные аномалии

– А не сильно смело вы замахнулись на туризм и на «поваляться, поплавать», принимая во внимание знаменитую уже на весь мир мошку. Какие-то есть мысли о том, как с ней бороться в наступающем году?
– Я бы не стал перенапрягать природу излишними химическими средствами. В 2018 году, на мой взгляд, межведомственная комиссия допустила серьезную ошибку. Ведь учёные дали два решения, две дорожные карты развития событий. Мошка появляется тогда, когда начинает спадать вода, и если регулировать уровень воды в Волге, то можно этот период либо обойти вообще, либо передвинуть на другой срок. Но здесь есть интересы энергетиков. Приходится думать о том, как их тоже соблюсти, чтобы не обрушить энергетический рынок.
В 2018 году попробовали вопрос с мошкой решить, но попробовали немножко криво… Как я уже говорил, учёные дали две модели. Выбрали вторую, наиболее приемлемую для энергетиков, но в результате прямо под самый Чемпионат выпустили мошку, хотя можно было её выпустить немного раньше.

Беспокоит нашествие мошки – давайте смотреть, как сократить этот период максимально. Считаю, всё равно этот природный феномен нужно регулировать водой, но ни в коем случае не химией, которая травит не только рыбу, но и людей – мы же дышим всем этим.

У нас бывают годы, когда мошка вроде бы есть, но её немного, и она быстро проходит. Но это всё от одного – как отрегулировать сброс воды. Можно ведь воду сбросить, когда она холодная ещё, и температура недостаточна для того, чтобы личинка вывелась. Я всё-таки, скорее, к этому склоняюсь.

– Сани надо готовить летом, а о мошке задумываться зимой. Вы уже ведёте такие разговоры с энергетиками?
– Всё так и есть, комиссия работает. Чем Чемпионат, конечно, нам помог, так это тем, что учёные всерьёз задумались: «Слушайте, неужели построить ГЭС смогли, а с какой-то мелкой мошкой не справимся?». В космос ракеты запускают, а здесь не могут найти решение. Поэтому сами зацепились за это, думают, ищут варианты.

– Да уж! Мошка как точка роста… Можно представить, сколько научных диссертаций будет защищено по этой теме.
– (Смеётся.) Ну да. Чтобы создать модель, чтобы отработать эту модель… Её нужно разработать один раз, а потом уже лавировать в нюансах…

– Ладно, с мошкой, допустим, мы разберёмся. А что с озеленением будем делать? Потому что развивать культурные территории и парки без деревьев невозможно. 2018 год поразил население тем, что какая-то тотальная вырубка идёт. Ощущение такое, что вырубают вообще любое крупное дерево.
– Это есть, и на это есть ряд причин. Тотально нигде не вырубили деревья, не заменив их на новые. Я периодически собираю здесь специалистов по лесному хозяйству и защите растений – мы прислушиваемся к их мнению.
Во-первых, начнём с того, что деревья стареют, они не растут до бесконечности. Во-вторых, вязы и тополя пуховые сажались в своё время, потому что нужно было срочно озеленить нашу степную зону. Не делали полива, потому что это затратно, очень затратно заниматься поливом в нашем климате, а эти деревья могут расти и в таких условиях. Но сегодня (или экология изменилась, или, может быть, мы раньше не обращали на это внимания, а сейчас обращаем) у нас очень много аллергиков. Для них тополиный пух несёт серьезный дискомфорт.
Кроме того, неудобства поджидают не только людей, но и технику. Смешно, на первый взгляд, но в августе прошлого года мы мучились с автобусами, которые работают на газомоторном топливе и совершенно не переносят тополиный пух: он забивает радиаторные решётки, сразу же идёт перегрев, и транспорт встаёт.

Тополиный пух – это зло. От вязов много мусора. Но это всё второстепенно. Первостепенно – мы обновляем деревья там, где заходим и делаем новый парк. Мы обновляем деревья, высаживаем совершенно другие деревья. Потому что старое дерево, это можете опять же со специалистами проконсультироваться, не особо способствует выработке озона. От него, кроме тени, пользы обществу уже нет. Нужно сажать молодое дерево.
Почему делают санитарные вырубки в лесах обязательно, убирают не только сушняк, убирают старые деревья? Обновлять обязательно нужно любой лес. То же самое – с парками, с нашим озеленением. Поэтому, даже благоустраивая проспект Ленина, там, где есть пустая лунка, мы обязательно сажаем новое дерево (разговор состоялся до вырубки тополей перед обладминистрацией, поэтому данное резонансное событие с собеседником не обсуждалось.– Прим. Volganet.).

– Можно триллион саженцев высадить, но без полива это же будет катастрофа…
– Ни в одном новом парке мы не делаем озеленение без полива. Делаем в первую очередь полив, потом уже сажаем.

Тени исчезают в полдень

– Вот очень недостаточными кажутся усилия и по озеленению, и по созданию мест отдыха. Для детей, в частности.
Большие надежды возлагались на территорию около музея «Россия – Моя история». Построили детский городок. Но он же больше чем наполовину пластиковый! Летом, в + 40 градусов, к этим горкам уже в полдень не подойти, они просто очень-очень горячие. И практически до позднего вечера площадка безлюдна.
Деревьев нет – только склоны с советских времён засажены теми же вязами. Наверное, молодые саженцы есть, но их не особо видно. Может, привезти сюда не молодые саженцы, а уже пятилетки-шестилетки, как в других городах поступают? Это очень дорого, всё понятно, но хоть есть толк.
– Увы, не всегда. В парке «Победа» у Мамаева кургана мы сажали крупномеры – крупные деревья. Столкнулись с тем, что и так не все деревья приживаются, а эти приживаются ещё хуже, чем мелкие. Это с одной стороны. С другой, вы правильно подметили, что это дороговато. С третьей стороны, четырех-, пяти- и даже шестилетнее дерево тоже тени не дает.
К этим вопросам нужно подходить более тщательно. Помогает опыт, полученный на наших же недоработках. Мы вот сейчас в парке «Сказка» возле ТЮЗа то же самое сделали, деревья все новые посадили. Да, понимаю, что там в жару будет пекло. Значит, нужно ставить какие-то беседки, какие-то архитектурные формы, которые могли бы дать тень…
Ребёнка-то не удержишь на месте – он будет гонять где угодно, но родители, бабушки-дедушки могли бы из тенёчка наблюдать за своим чадом. Поэтому вот эти вещи, совершенно согласен, их и в том парке нужно поставить, и в обновлённой «Сказке». Обязательно займёмся этим.

Сейчас делаем новую территорию у «Гасителя». Сначала думали просто благоустроить памятник, но, когда все расчистили там, выгребли, появился хороший участок новой набережной. Поставили там новогоднюю ротонду, высадим огромное количество деревьев. Но всё то же самое: пока они не вырастут, нужно ставить что-то, какое-то подобие беседок, какие, например, поставили в сквере Пушкина. Чтобы они не давали ощущения тяжести, потолка и крыши, но свет рассеивали, чтобы солнечных лучей прямых не попадало, и можно было посидеть в теньке, отдохнуть, спрятаться от нашего палящего в летний полдень солнца.

– Виталий Викторович, раз уж речь о пространстве у «Гасителя» зашла… Положа руку на сердце, нет ощущения перебора по военной тематике?
– Я сразу предположил, как только возникла пауза, что сейчас будет вопрос об этом… Да, споров было очень много. Вообще, эта техника должна была встать у Мамаева кургана.

– На верхней террасе, где самолёты сейчас?
– Нет, не где самолёты, а там, где сцена сейчас. Там площадка была по проекту запланирована под эту технику. Во время нашего с губернатором последнего посещения этой площадки было огромное количество детишек у фонтана, и мы поняли, что не нужна там эта техника.
Мамаев курган, казалось бы… Я понимаю тех, кто проектировал: Мамаев курган – это что? Это война. Но мы подумали, что этой техникой лучше насытить окрестности «Гасителя». Почему? Потому что там всё равно уже есть война, уже всё равно есть памятник, но насытим такой техникой, по которой дети могли бы лазать, крутить, чтобы было интересно, но оттуда уберём, разгрузим Мамаев курган. Так эта техника появилась здесь, мы расширили проект «Гасителя» дополнительной площадкой, поставили эту технику сюда.

Но понимание того, что в городе много военных памятников, танковых башен, кладбищ, есть. И будем стараться максимально от этой темы уже уходить. Ни в коем случае не отказываясь от прошлого, от истории – просто будем развивать и новые направления.

Будущее сейчас

– Следующий этап развития – это та часть поймы, которая уже за мостом находится? Это запланировано на 2019 год?
– В 2019 году всё-таки это ещё будет часть поймы до моста. Поскольку сейчас у нас задача к Масленице сделать качественно функционирующую зону отдыха… Хотим Масленицу отпраздновать уже здесь, на этой части, чтобы был готов каток…

– Масленица же в этом году 10 марта! Не поздновато ли каток открывать будет?
– Это не такой каток, который естественным путем заливается, как дворовой. Нет. Это будет каток, в котором есть система охлаждения, с оборудованием серьёзным. Заодно испытаем его.

– Как-то на площади Павших борцов такая же история не получилась.
– Да, не получилась. Но и история, как вы говорите, там не такая всё же была. Там было другое оборудование, сэндвич тонкий, оборудование разборное. Здесь монолитный бетон и оборудование, у которого задача – охладить этот камень и далее… Ну, это уже технические моменты пошли. В общем, надеюсь, печальный опыт не повторится.

– Это мэрия делает или какие-то бизнес-структуры?
– Нет, это совместное муниципально-частное партнерство. Мы это делаем совместно с частными структурами. Они же поставят ещё горки. Мы думали использовать пушку, которая гнала бы снег, сделать натуральные горки, но бизнес вышел с альтернативным предложением. Мол, давайте попробуем новые технологии, отойдём от привычного, соорудим горки из композитных материалов, чтобы они работали если не круглый год, то максимально возможное время. Тогда можно обойтись без снега, можно на ледянке ехать по композитной горке.

Это для нас новое и интересное решение. Очень важное ещё и в том плане, что современные материалы должны дать меньше вариантов для травматизма, чем непредсказуемые обычные ледяные горки. Это будет сделано, это уже сейчас делается. Это не просто фантазии, оторванные от жизни. Поставят бугельный подъёмник, так уже цивильно совсем будет, чтобы поднялся, максимально быстро скатился.У детей же по лесенке подниматься терпения не хватит.

– Вы несколько раз сегодня говорили о допущенных ранее ошибках, о том, что вы на них учитесь. Будет ли учтён опыт, скажем так, «этой стороны моста»? Мы говорим о проектировании зелёной зоны, рекреационной зоны по ту сторону.
– Конечно. Я вам больше скажу.

Мы хотим, чтобы Ворошиловский склон, так его назовём, поймы Царицы был полностью зелёным. Хотим сделать там аккуратно дорожки, беседки, то есть такой местный терренкур (метод санаторно-курортного лечения с использованием дозированных физнагрузок в виде пеших прогулок по гористой местности по специально оборудованным маршрутам.– Прим. Volganet.).

Чтобы можно было ходить, отдыхать в тенёчке между деревьев. Какие-то деревья подсадим, какие-то обновим, но убирать их полностью не будем.

– Вы же сейчас говорите про участок в районе кондитерской фабрики?
– Про весь склон, начиная от «Волжских парусов». Он кажется небольшим, но это обманчивое впечатление. Я в выходной день сходил, рассмотрел – он огромный. Там, мягко говоря, есть над чем работать.

– Вы уже рассуждали о туризме, я не знаю… рекреационном, наверное. Но вот в последнее время как-то очень много стали говорить о развитии медицинского туризма. Не сильно ли завышены ожидания от этой отрасли?
– Медицинский туризм у нас уже существует несколько лет. Мы можем этому способствовать и только помогать развивать. Москвичи в период летних отпусков приезжают сюда, чтобы зубы делать. Волгоградским стоматологам летом не до отдыха, они загружены работой. Кроме того, пошло движение со строительством новых объектов в сфере медицины. Действительно, жители Калмыкии, Астрахани, Дагестана – да очень многих близлежащих регионов стали ездить к нам. Вывели на новый уровень 25-ю больницу. Кардиологию надо развивать, она у нас тоже сильная. По кардиологии очень часто к нам едут.

– Хм, не самый беззаботный туризм… Но для экономики всякий туризм – это, конечно, хорошее дело. Это точка роста. Вот запланировать можно многое – и, слава Богу, что вы видите перспективы. Только где брать людей, которые будут обслуживать туристов? Скажем, в Большом Сочи в кафе, барах, ресторанах, комплексах отдыха работают как местные, так и приезжие, которые помогают справиться в сезон. А наша молодёжь разъезжается летом в тот же Сочи, ещё куда-то. Насколько наш уровень сервиса соответствует возможности принять большое количество людей?
– Здесь тоже Чемпионат свою лепту внёс. У нас появились общественники, Эдуард Панин, например, и многие другие, которых мы собирали неоднократно… Они организуют курсы, на которых обучают персонал всему необходимому: языки, подача, внешний вид и так далее. Это, действительно, очень важно и для приезжих, да и для местных жителей. Волгоградцы ведь тоже много путешествуют и видят, как в других городах или даже в других странах развит сервис, есть с чем сравнить.
Нельзя сказать, что у нас всё плохо с этим. У нас имеются рестораторы, системные рестораторы, которые открыли не одно заведение с качественным обслуживанием. Посмотрите, сейчас открылось новое заведение в районе улицы Ленина. Насколько там вышколен персонал, я был приятно поражён. Да, там уровень цен, конечно, но к сервису не придерёшься.
Системные рестораторы, те, которые этим живут, жизнь кладут на это, у них будет всё нормально с персоналом. Новички – им нужно, конечно, учиться, нужно постигать, но у них есть на кого равняться…

– Кухня может работать на высшем уровне, но если официант нахамит или прольёт на тебя эксклюзивный чай, впечатление о заведении будет безнадёжно испорчено. Может быть, необходимо ввести такую программу сервисного всеобуча, построенного на обязательном условии: хочешь работать в этом бизнесе – будь любезен пройти эти курсы и сертифицироваться?
– Может быть. Надо, в принципе, собраться с бизнесом, пообщаться на данную тему.

– И в развитие этой темы. Интересно было бы получить такую качественную школу сервиса. Потому что попасть на работу, например, к Зверевым может и не получиться, а вот прослушать курс лекций от Зверевых, да ещё под эгидой администрации города, это возможный трамплин к саморазвитию.
– Это интересно, беру себе на заметку.

– Ну, вот и мы пригодились.

(Окончание следует.)