Volganet
Урок длиною в жизнь
Volganet: Добрый день. Михаил Артёмович, В этом году красивая дата, 44 года со дня вашего прихода в педагогику…
Михаил Сукиасян: Эх, сразу выдали все мои секреты возраста. Ну, скажем так — мне 45 лет, из них 44 я в педагогике.
– Слушайте, вам за это время дети не надоели?
– Собственно говоря, с маленькими детьми, со школьниками я работаю только последние 10 лет. Когда-то, на заре своей юности я начинал в школе и видимо закончу свою трудовую карьеру в школе. А в промежутке длиной почти 40 лет, я отработал в высшей школе – там люди взрослые, совсем другое дело.
– Да, ну… Взрослые это увеличившиеся в размерах дети, разве нет?
– Пожалуй.
– Скажите, а есть разница между тогдашними детьми, которые были «на заре юности», и теперешними?
– Мой личный опыт ни о чем вам не скажет. Потому, что на той самой заре, я работал в очень экзотических условиях: в горном ауле в Чечено-Ингушетии, и там, конечно, специфические и ситуация, и дети. Всё другое. Мне сравнить профессионально не с чем.
Но могу сказать, что дети меняются. И было бы странно, если бы они не менялись – это бы говорило о том, что общество остановилось в развитии.
Мне не нравится, когда пытаются вывести градус к лучшему или худшему. Дети меняются сообразно тем переменам, которые происходят в обществе. Открывающиеся возможности создают совсем других детей.
О транзитном городе, Кавказе и свободе
– Вас побросала судьба по различным местам: Кубань, Кавказ, Волгоград. Кубань и Кавказ кажутся очень монолитными с точки зрения устоев, с точки зрения доминирования определённых элит. Они там веками складывались. Волгоградский же истэблишмент представляет собой такую сиюминутную сборную солянку. Как вам кажется, это плюс или минус?
– Смотря для кого. Для «варягов», как их принято называть, это замечательное качество.
Транзитный город, нет укоренившейся элиты, приезжаешь со своим уставом в чужой монастырь, и тебя легко принимают, потому, что таких как ты – большинство.
С другой стороны, для города, как организма — это плохо, потому что традиции – это некий каркас, который иногда работает лучше, чем законы. Например, в Чечне я наблюдал, когда совет старейшин мог прекратить пьянство молодого человека. Его могли пригласить на совет старейшин и сказать: «Ты с этого дня больше не пьёшь!», и он, действительно, больше не пьёт, потому что это суровая конструкция, которую трудно обойти.
Я родился в Закавказье в Азербайджане и будучи армянином, наблюдал много интересного с точки зрения мусульманства, многожёнства и вообще разных статусов мужчин, женщин. Я от этого сбежал, мне не нравится канонизированная строгая упорядоченная жизнь, меня это сковывает. Я свободолюбивый человек, не люблю, когда меня хоть что-то ограничивает. Я люблю ту среду, где я сам себе хозяин. Правила я не очень люблю.
– Вы внутренне свободный человек, ваши взрослые дети тоже абсолютно свободные личности, каждый индивидуальность: двое работают в образовании, Миша работает шоу-бизнесе. Трудно воспитывать свободных людей?
– Я был слишком беспечным отцом. С самого начала я не пытался управлять, я вообще это не люблю..
Последние 30- 40 лет я руковожу, но мне всё время как-то неловко, стыдно и совестно командовать людьми… Но я подавляю в себе это чувство. Мне приходится ругать, увольнять и так далее, а я бы с удовольствием только всех награждал и поощрял. Это слабость, и я с ней борюсь.
По отношению к своим детям я был очень либеральным отцом, я понимал, что это не моя собственность – это мои дети. И моя главная задача научить их жить без меня. На самом деле, это была лень и жажда свободы — моя чисто индивидуальная особенность. Но мой смелый эксперимент завершился успешно, дети никуда не разбежались, не ушли в сферы, из которых их надо было бы потом вытягивать. Они все достойны. Чем больше им доверяешь, тем приличнее они себя ведут, и чем больше запрещаешь — тем больше детям хочется нашкодить. Родители сейчас гиппер ответственные, они пытаются управлять ребенком, я всегда им говорю: «Вы не должны навязывать свою жизнь ребёнку». Это невозможно привить и об этом необходимо говорить постоянно.
«Космополит безродный»
– Вы армянин, плюс ваше становление происходило на Кавказе. Патриархат, устои, заданность и – стремление к свободе. Как в вас уживаются кавказец и либерал?
– А я не типичный армянин, скажем прямо. Я – армянин, жил в азербайджанской части города, но в армянском дворе, такая смесь. Вокруг меня все говорили на трех языках, один только я говорил на русском. Только на русском – я был инструментом межнационального общения. Мои родители сознательно не учили меня армянскому языку дома. Я думаю, они преследовали 2 цели: они сразу поняли, что я тут надолго не останусь — уеду в Россию жить, судя по всем моим замашкам.
Фото: из личного архива
Ну и потом, очень удобно было обсуждать семейные секреты и педагогические тайны на армянском языке, когда ребёнок ничего не понимает. В общем, я космополит безродный. Это уже свершившийся факт, поэтому меня трудно привязать к какой-нибудь национальной идентичности. Я , например, французов понимаю легче, чем своих соплеменников – кавказцев.
– Ну, с учетом того, что во Франции каждый второй армянин, тут вообще никакой сложности нет.
– Я как-то был во Франции у своего коллеги, он проректор был в университете в Монпелье, наши студенты учились там по обмену. Я приехал к нему в гости, чтобы поучаствовать в выдаче дипломов. И он решил сделать мне доброе дело: собрал всех армян, которые там проживали, и посадил нас всех за стол. В общем, вечер выдался скучным.
Образование без надрыва и насилия над ребенком
– 1 апреля телефон автоматически перевёл время. Я на кучу встреч из –за этого опоздал. Вы ощущаете дискомфорт от перевода стрелок: вопрос к вам и как к человеку, и как к директору школы?
– Мне как-то не заметен сдвиг времени на примере детей. Дети, как и опаздывали на уроки, так и опаздывают; как после последнего звонка вылетали с криком, так и продолжают вылетать.
Пострадали в основном молодые деловые люди, которые общаются с Москвой, летают на самолетах, часто перемещаются. Я по- стариковски этого не заметил, и дети тоже — они очень быстро адаптировались.
– Вы самолётом, когда чаще летали: сейчас или в ректорские времена?
– Я вообще сейчас не летаю. Мне никогда это не нравилось. Я сейчас имею такую возможность не делать этого вообще. За последние лет 10, я один раз из Праги прилетел, а так я на машине «летаю».
– Потому, что дороги лучше стали?
– Ну да, делают, это заметно. Трасс везде меняются к лучшему, особенно ближе к Ростову. В Краснодарском крае хорошие дороги, Московская трасса тоже. Становится цивилизованно, по-европейски.
– Как вы пришли к созданию частной школы?
– Вы знаете, я не сам пришёл. Тут произошло встречное движение.
Когда я работал в ВУЗе, у меня была идея строительства образовательной вертикали. У нас была вузовская подготовка, послевузовская, но мне не хватало звена довузовской подготовки. Мне хотелось самому влиять на качество абитуриентов, которые приходят к нам поступать. Но это было просто аморфной идеей, пока – тогда ещё мэр Волгограда -Евгений Петрович Ищенко не пригласил меня к себе и не сказал: «Слушай, дети подрастают и хотелось бы, чтобы они учились в хорошей частной школе. Ты бы мог создать такую школу?». И я согласился, так как давно этого хотел. Это был 2004 год. Он мне выделил помещение, здание. Я мобилизовался, вбухал учу средств в ремонт… Так началась школа «Поколение».
– Как много ваших выпускников поступают в ваш бывший ВУЗ?
– Немного. Выпускники нашей школы в основном нацелены на Московские вузы, притом в очень хорошие: Вышку, МИФИ, МГИМО, МГУ.
Где-то 40-50% остаются в Волгограде и идут в медицинский по 2-3 человека, кто-то в ВолГУ. В общем, бывшая моя академия не является выдающейся по количеству детей нашей школы, поступающих туда. Это обычный вуз, не больше чем в Политех или Волгу туда поступают.
– У вас есть опыт управления и частным, и бюджетным учреждением образования. Что является большей головной болью?
– Безусловно, управлять частным учебным заведением в 1000 раз легче и приятней. Тем более, нашей школой. Ведь мы живем в России, а работаем в Финляндии. Почему? Известно, что финское образование сейчас лучшее в мире.
Финская реформа началась с того, что они упразднили все органы управления образованием – их не стало, а все освободившиеся финансы перекачали в зарплаты учителям. Но не это самое главное. Главное то, что это свободное образование без надрыва и без насилия над ребенком.
Мы, находясь в статусе частной школы, не испытываем никакого прессинга и давления со стороны государства. Государство нам дает лицензию, причем она сейчас бессрочная, и раз в пять лет проверяет: насколько наша деятельность соответствует государственным стандартам. Всё. Приходит комиссия солидная, проверяет педагогов и их квалификацию, учебники и программы, по которым мы учимся. Поскольку мы выдаем аттестат государственного образца, мы обязаны всему этому соответствовать. Во всём остальном мы абсолютно свободны и гибкие. Например, мы можем позволить себе закончить всю учебную программу в 10 классе, а 11 класс полностью посвятить подготовке к поступлению в вузы. Сейчас уже и некоторые муниципальные образовательные учреждения так делают, а московские и подавно, но мы это делаем уже давно за счёт своего статуса. При этом, хочу сказать, что отношение со стороны органов управления образованием к нам достаточно доверительное, поэтому мы делаем все, что нам кажется целесообразным и правильным.
– Откровенно говоря, нам пока не приходилось сталкиваться с нареканиями в адрес частных школ, но есть масса негативных оценок деятельности частного дошкольного образования…
– Это обусловлено тем, что когда случился демографический взрыв, когда детей дошкольного возраста стало значительно больше, чем у нас есть муниципальных садиков – государство дало карт-бланш, простор развитию частного дошкольного образования. И этим стали заниматься все, кому не лень. Стали открывать садики в подвалах, в квартирах… Естественно, качество изменилось. Все эти «энтузиасты» дошкольного образования даже близко не понимали, что образование помолодело. Теперь, начало образования сместилось из школы в детский сад и детей от 3 до 5 лет нужно включать в очень сложные и очень важные образовательные проекты.
Есть 2 типа частных садиков. Первый: это те, кто просто занимаются уходом и присмотром за ребёнком. Второй: садики, которые занимаются дошкольным образованием, это не менее сложная программа, чем в школе. Качественных – единицы. Остальные это халтура.
–Учебный процесс у вас устроен единообразно? Потому, что в обычных, государственных школах встречается такое, что, скажем, 3В учится по одной методике, 3Б по другой, а 3А по совершенно третей. Учебники у всех трёх классов, соответственно, тоже разные…
– Вообще образовательные стандарты сами по себе достаточно качественные. Их писали умные люди, там прописано всё, что дети должны знать, уметь и так далее. Там всё правильно, по-современному. Взяты лучшие образцы мировой практики образования, но… Когда дело доходит до реальной жизни, появляются реальные исполнители этого прекрасного документа, тогда начинаются, конечно, фантазии.
С одной стороны, мы являемся заложниками тех свобод, которые возникли в российской системе образования по сравнению с советской. У педагога есть право выбора: он может выбирать учебники. Есть линейка учебников, которые одобрены Министерством. Их может быть по одному предмету 3-4 учебника.
– Ваша школа специализируется на глубоком изучении какого-нибудь иностранного языка?
– Я вообще не понимаю специализированных языковых школ. Мне кажется, что это достаточно узкая специализация. Мне кажется, что английский язык, например, должны знать все, потому что без этого окно в мир будет очень узким. Ты многого не увидишь, не узнаешь, не прочитаешь. Например, мы в своей школе с первого класса английский изучаем каждый день, и оцениваем это не как специальность, а как инструмент. Просто есть разные способности у детей.
Я почему об этом говорю, потому что вы не представляете насколько велик рынок курсов английского языка. Чтобы вы представляли масштабы рынка, например, в Российской Федерации. Смотрите, рынок всех частных садиков составляет 4 000 000 000 рублей в год, рынок дополнительного образования, где 80% – это язык, составляет 130 000 000 $ в год!
Родители сами не знают, чего они хотят от занятий английским языком с их детьми. Одни хотят, чтоб дети сопровождали их заграничные поездки, заказывали им в ресторанах блюда, осуществляли для них покупки — такой утилитарный подход.
Другие родители просто чувствуют, что английский язык нужен как инструмент и стараются его дать, не учитывая, есть ли у ребенка склонность к этому. Английский есть разного уровня, поэтому мы должны учитывать способности ребенка и понимать, для чего ему нужен английский язык, и в связи с этим выстраивать траекторию его изучения. Всем нужно учить английский язык. Надо поспокойней относится к английскому языку и не мучить тех, кому он доставляет большую трудность. Кстати, второй язык в нашей школе– китайский.
Вот я, например, вообще не языковой человек, для меня выучить язык –это целая история. Я французский язык учил всю жизнь, но я практически его не знаю. Я учил его в школе, потом сдавал кандидатскую, потом ездил во Францию стажироваться и всё равно его я не знаю. Ну, не моё.
– У вас никогда не возникало непроизвольного желания наказать автора того или иного учебника? Просто иногда читаешь, и волосы дыбом встают, когда понимаешь, что автор или тот, кто выпустил учебник в свет, просто похитили государственные деньги, выдав на гора некачественный продукт. Спрашивают ли руководители учебных учреждений о таких вещах, интересуются, так сказать, наверху?
– Вообще с учебниками происходят странные истории, и мне кажется, что, к сожалению, имеет место интерес чисто финансовый, лоббирование определенных учебников, которые в худшую сторону отличаются от тех, что были допустим раньше, но их внедряют, а хорошие снимают. Это вызывает обморок у педагогического сообщества. Они говорят: «Как же так? Был совершенно шикарный учебник, вместо него вот это недоразумение, и нам теперь надо по нему учить детей!? Я, извините, буду работать по-старому, сделаю свою методичку…».
Я всем говорю, давайте эти учебники воспринимать не как источник знаний, давайте эти книжки сделаем пособием, если оно годится, и не сделаем, если не годится. Сегодня у вас такое многообразие инструментов: интернет, всякие порталы и сайты, на которых расположены блестящие лекции лучших педагогов мира, у вас есть, так сказать, наглядный материал, пожалуйста.
Хороший учитель вообще никогда не работает только по учебнику, хороший учитель имеет такой богатый арсенал всевозможных методических разработок и пособий, что он приходит на урок и у него море раздаточного материала, после которого он даже не успевает открывать учебник. Поэтому мы обходим эту больную проблему, которую вы абсолютно верно констатировали, вот таким образом: за счёт полной автономии учителя и его возможностей. Хотя в 9 и 11 классе, когда нужно сдавать экзамены, мы вспоминаем про учебники потому, что очень часто экзаменационные тесты опираются на существующие учебники, но там идет уже такая корректировка, которая называется натаскиванием. Я где-то недавно в хорошей московской школе видел, как педагоги делятся на 2 категории: есть педагоги и есть тренеры. Вот тренеры натаскивают на ЕГЭ, а педагоги учат. Вместе они выполняют одну важную задачу, чтобы не превратить подготовку к ЕГЭ единственным вариантом образования. Образование, как таковое, намного шире, чем подготовка к экзаменам – это социальное явление. А ЕГЭ имеет утилитарное значение, его нужно просто сдать.
«Не все экзамены Волгоградская область сдала»
– Сегодня вы упомянули Ищенко. Это интересно, потому, что практически в каждом интервью, наши собеседники его упоминают в исключительно комплиментарном тоне. В этой связи вопрос: Ищенко он Онегин или Печорин своего времени?
– Я сейчас как раз работаю над книгой… Получается что-то среднее между мемуарами, хотя и не хочется в этот жанр впадать… А с другой стороны это будет такое полу художественное произведение. В такой форме я пытаюсь вспомнить яркие впечатления своей жизни, каким-то образом рефлексировать, изложить их на бумаге. В том числе речь идёт, конечно, и об Ищенко, и о Максюте, и о Савченко – о многих других известных волгоградцах.
Об Ищенко в книге своей я написал и искренне считаю, что он, конечно, человек очень талантливый. Прежде всего талантливый бизнесмен — как чиновник он не вполне состоялся, он не сумел найти вот ту золотую середину между агрессивным натиском, напором такого хорошего мэра и тонкостью лавирования в этих сложных коридорах политической власти, к сожалению. Я, кстати, имея с ним доверительные отношения, пытался его предостеречь от этой опасности… хотя предупреждать легче, чем самому стать заложником… Я тоже не смог выстроить эти отношения оптимально, поэтому легче давать советы, чем это делать.
Тем не менее, два главных достоинства у Евгения Ищенко несомненны: он был очень энергичным талантливым предпринимателем и, как предприниматель, понимал, что город – это большой социум, его нужно развивать по той же схеме, как большую бизнес-структуру Он сюда тащил интересных людей, интересные проекты и это всё продвигала его команда. Второе: у него была, конечно, замечательная избирательная кампания, я любовался и восхищался ей. Калачев ли в этом виноват – не знаю, но это были достойные и в интеллектуальном отношении кампании, и для Волгограда это было большим приобретением. Я думаю, что кампании Ищенко тех лет были на уровне лучших федеральных избирательных кампаний.
– Можно говорить о том, что Ищенко был своего рода тестом, который Волгоград не сдал и поэтому всё пошло под откос?
– И до Ищенко у Волгограда были искушения и соблазны, и были экзамены. И не всегда волгоградцы их сдавали на отлично. Во всяком случае, ещё задолго до Ищенко был экзамен при советской системе с Калашниковым. Бунт против Калашникова, на мой взгляд, был очень неконструктивным для истории области. Конечно, это было такое справедливое возмущение граждан той партийной элитой, и оно просто приняло слишком энергичные формы. Но с точки зрения судьбы и развития Волгограда — это было не самое правильное решение, потому что Калашников — а) был очень искушенным опытным чиновником; б) у него были великолепные отношения с Генсеком Горбачёвым (они вместе работали на Ставрополье).
Думаю, что Калашников был хорошим мужиком и стал жертвой непонятного эмоционального всплеска, после которого косяком пошли проблемы.
Да вообще, таких примеров я мог бы привести много.
Мне кажется, что проигрыш Шабунина и Чехова — это тоже экзамен, который не выдержали наши элиты. Чехов и Шабунин обязаны были договориться. Они не должны были поливать друг друга тоннами компромата, тем самым погубив и Волгоград, и свои карьеры.
Ошибок было много, и самое главное, что наша волгоградская элита ни разу, из этих всех ошибок не сделала вывода, не извлекла урока, не сплотилась и не организовалась. В итоге, мы потеряли «золотое время» — целых 15 лет (вторая половина 90-х и до «жирные нулевые, когда многие другие регионы рванули вперед.
Ведь, как устроен хороший российский регион? Во главе должен стоять очень авторитетный, даже авторитарный сильный руководитель. Он должен быть таким миротворцем, он должен возвышаться над всеми над силовиками, над бизнесменами, он должен быть таким батей, который помирит и каждому укажет место и границы, за которые нельзя выходить, потому, что это уже не полезно для сообщества в целом. Он должен иметь хорошие отношения с Москвой, он должен уметь взять бизнесмена привести его в Правительство, в Московский банк и решить его проблемы. Это отец родной покровитель, вот это образ губернатора, без которого не выживет регион.
Посмотрите вон на Белгород, который именно в эти годы сильно продвинулся и обязан своим процветанием одному Савченко. Сравните потенциал Белгорода и потенциал Волгограда, смотрите как им повезло. Или они это заслужили? А мы профукали момент.
«Ушёл с высоко поднятой головой»
– У вас же тоже был примерно такой же экспириенс, как у Ищенко, но как вам удалось не сломаться, достойно уйти и продолжить жить?
– Во-первых, я прекрасно осознавал насколько вообще закономерно всё, что со мной произошло.
Я понимал, что не вписываюсь, что выпадаю из общей системы, и чем дальше, тем больше я выпадаю. Мне оставалось только удивляться терпению власти, как долго они терпели меня, мои выкрутасы – ведь я говорил всё, что думал и делал всё, что хотел.
Думаю, так нельзя было себя так вести в «приличном обществе» и поэтому итог был вполне закономерным — я был к нему психологически готов.
Во-вторых, самое главное, что не дало мне сломаться, подняло и поддержало настроение и дух, и отношение к жизни — это мои студенты, мои выпускники. Вы не представляете, какое количество слов поддержки, писем поддержки я получал. Слова благодарности за то, что создал вуз и за то, как они себя чувствовали, учились и гордились своим вузом. Это внушало правильную мысль, что в принципе, само конкретное дело – строительство нового типа вуза, я реализовал успешно.
Я ушел с высоко поднятой головой, хотя мог бы прогнуться, а я этого не сделал и не жалею, как, в конечном счёте, не жалею ни об одном из событий этого периода. Я вспоминаю всегда с теплотой о былых временах, о своих студентах и своих коллегах, и даже об этом кризисе.
Я не очень агрессивный человек, я не из диссидентов. Мне очень трудно быть постоянно находиться во вражде. У меня нет такого количества ненависти, чтобы воевать всё время за правду, я готов в разумных приделах к конформизму. Но есть две вещи, которые я никогда не могу изменить — это мои принципы и идеалы. Эти вещи я не меняю, я могу отступить, понять, что это бесполезно переломить и уйти в сторону, я не буду воевать и не принесу себя на алтарь вот этой диссидентской борьбы за правду – это не моё. Но с другой стороны, вот как-то сохранить своё достоинство для меня очень важно, поэтому, я думаю, что из этой истории я вышел фактически без потерь.
(Окончание следует)
