Volganet
«Южный маяк» – непривычный для Волгограда театр. Его спектакли проходят на улицах, в подвалах креативных пространств, небольших помещениях, а профессиональных актёров порой заменяют обычные зрители. Несмотря на отсутствие финансовой поддержки, этот творческий коллектив стал потоком свежего воздуха в застоявшейся атмосфере привычной театральной среды региона. Корреспонденты Volganet.net поговорили с художественным руководителем «Южного маяка» Анной Беляковой о новом типе театра.
Volganet.net: Анна, ну, начнём с самого начала. Как появился «Южный маяк»? Кто его придумал, создал, построил?
Анна Белякова: Я сама по профессии художник-постановщик. Долго работала в волгоградских и московских театрах и, конечно, не могла не понять, что театральный мир довольно конкурентен. Конкурентен и беспощаден к тому, кто принимает чью-либо сторону в межтеатральных конфликтах. То есть, если ты работал с человеком, у которого с кем-то произошёл конфликт, ты сам становишься изгоем. В другой команде тебе уже не найти места.
– Так во всех театрах или только в местных, провинциальных?
– Вообще во всей сфере. И поэтому я захотела создать свой театр, со своей миссией, в котором я могла бы реализовывать свои идеи. Я всегда чувствовала в себе масштаб и хотелось создавать такие же масштабные проекты. Но в каких проектах у нас есть масштаб? В основном в государственных: типа грандиозных городских праздников, массовых культурных мероприятий… Но мне это не слишком интересно. Это такая попса с казаками и прочим. Мысль о своём проекте появилась в 2017 году, но я долго не могла решиться воплотить её в жизнь. Нужно было преодолеть страх.
– Чего вы боялись? Провала?
– Чего-то неизвестного. Понимаете… В такие моменты даже не отдаёшь себе отчета в том, чего ты боишься. Наверное, боялась, что не получится, что откажут. Это же всё строится на партнёрстве. Нужно было найти помещение, актёров, связаться с авторами пьес и договориться об авторских правах. Такая, знаете ли, театральная рутина. Вообще театр – это достаточно энергоёмкая и энергоотдающая сфера. Когда работаешь в команде над спектаклем, получаешь много творческой энергии. Мы как будто предчувствуем эйфорию и это чувство порой сильнее самой эйфории в итоге.
– То есть сомнений в том, что эйфория будет, нет? Вы всегда верите в успех своих проектов?
– Эйфория всегда есть! Её может не быть только в одном случае – если спектакль провалили. А эйфория появляется от совместного творчества, потому что перед спектаклем идут 10 дней прогонов и порой это просто адский период, безумно сложный, но и адреналиновый одновременно.
На самом деле мы работаем очень медленно, потому что нас никто не финансирует, мы работаем сами на себя и за себя. С одной стороны, этот темп нас устраивает, с другой – мы много времени затрачиваем на подготовку, а спектакль показываем всего один раз.
– Почему только один?
– У нас происходит постоянная ротация коллектива. Кто-то ушёл из-за конфликта, кто-то родил, у кого-то сменились цели. Поэтому каждый раз делаем новые спектакли с новой командой.
Звезда родилась
– Анна, всё же вернёмся в начало разговора. Вы одна начинали создавать театр или изначально была команда?
– Театр как проект придумала я. Потом начала искать актёров. С ребятами из Волгоградского Молодёжного театра мы сделали первый проект, а дальше люди стали меняться. Ты знакомишься с одними, потом тебя знакомят с другими – и так ты обрастаешь актёрами. В следующем спектакле уже были задействованы два актёра и один поэт. Мы постоянно кого-то приглашали. В «Титанике» у нас впервые играли зрители. Но зрители, конечно, непростые – люди, как говорится, с подвешенными языками. Если человек умеет говорить, он может и сыграть, просто чуть-чуть нужно раскачать.
– А вот это уже интересно. То есть вы считаете, что практически каждый из нас может стать актёром? Вообще со зрителями легко работать? Ведь они же непрофессионалы…
– Работать всегда трудно. Везде. В любой профессии. Если ты относишься к делу с душой – неважно, к какому, работа для тебя всегда – труд. И вот это деление на профессионалов и непрофессионалов я вообще не поддерживаю. Я считаю, что эта «утка» запущена актёрами государственных театров. Я работала в профессиональных театрах, знаю, как там всё устроено. Когда приходит «молодняк» из театральных училищ, они вообще никакие – у нас зрители лучше играют. На любом спектакле в наших местных профессиональных театрах один-два актёра «качают», а остальные просто обрамление в лучшем случае. Мы постоянно слышим такие тычки в наш адрес по поводу непрофессиональных актёров. А судьи кто? Просто зачастую те, кто это говорит, чувствуют конкуренцию.
– Погодите. Значит, актёрское образование может не играть никакой роли? Оно вообще важно в театральной профессии?
– Если ты хороший актёр, то важно. А если тебя научили, но ты остался плохим актёром, то оно тебе не поможет. Мы открыли курсы актёрского мастерства, потому что нам просто не хватало людей. И я видела разницу, когда человек приходил деревянным, а потом доходил до ведущих ролей. Натаскать можно любого человека на конкретный проект. Если он сыграет десять спектаклей, это уже профессионал, несмотря на отсутствие актёрского образования.
– В вашем театре происходило рождение актёров?
– Конечно. У нас сплошь и рядом такое. Поэтому очень обидно, когда потом эти талантливые люди покидают проекты. Но это неизбежно – у многих начинается своя жизнь.
Свет маяка
– С вашего позволения, снова верну вас в начало беседы. Вы говорили о том, что у «Южного маяка» есть миссия. В чём она заключается?
– Хотелось бы нести какой-то свет истины. Мы живем в мире фейков либо, в лучшем случае, непонимания. У людей сейчас полная каша в голове. Разъяснить им истину особо некому. Кто может разъяснить? Ну, Чехов, Булгаков, например. Люди, которые что-то пережили и во что-то верили. А сейчас у нас общество потребления. Чем люди живут? Еда, секс, путешествия – вот и все мечты. Максимум, что есть, это пока ещё очень робкое стремление к милосердию и толерантности – люди помогают животным, нищим. Они интуитивно понимают, что нужно нести добро, очищать планету. Но глубины этого они не понимают, не видят подводную часть айсберга. А вот писатели – люди, чувствующие иное, по-другому, могут это разъяснить.
– А вы – донести до зрителя посредством театра?
–Да, актёр же играет по тексту. Он должен либо сам чувствовать это так же глубоко, либо идти по произведению. К людям можно пробиться через эмоции, и театр как раз этим занимается. Он берёт героев, с которыми себя зрители ассоциируют, проводит их через максимально сложные ситуации и приводит к катарсису – очищению через страдание. Если смотреть с духовной точки зрения, чтобы душа человека спаслась, ему посылаются испытания, в которых душа его растёт. Театр показывает эти истории. Если это хороший спектакль, он пробьётся к самому закрытому сердцу.
– Анна, как думаете, ваш зритель понимает ту истину, которую вы хотите донести?
– Мы делаем всё, чтобы понимал. У нас неглупый зритель. Единственное, что понимают все по-разному в силу возраста, жизненного опыта, менталитета. Но вообще люди часто видят нюансы, которые мы не увидели сами.
– Вы погружаетесь в текст, чтобы найти эти нюансы?
– Погружение это наша основная тема. Сначала погружаюсь я, потому что правлю текст, адаптирую его под пьесу. Читаешь, читаешь, читаешь, правишь и – понимаешь суть. Задача режиссёра – донести этот смысл до актёра. Кстати, вот на этом этапе я когда-то поняла, что мне не хватает людей с близкими мне ценностями, единомышленников. Многие мало читали, делают ошибки в словах. Нам не просто актёры нужны, а люди развитые, чтобы пробить зрителя.
По ту сторону рампы
– А бывает так, что актёр не «пробил»?
– Мы стараемся, чтобы этого не было, а если это происходит, мы бьём актеров розгами (смеётся). Вообще театр – это же синтетическое искусство. Это как приготовление нового блюда: если ты взял много хороших ингредиентов, есть, конечно, риск какую-нибудь дрянь сварить, но небольшой. Но если ты взял ещё и плохие ингредиенты, дрянь получится однозначно. Есть сценарий, режиссёр, актёры, музыка, свет и количество зрителей. Чем зрителей больше, тем энергетика круче, идёт обмен. Когда всё это сходится вместе, получаешь идеальный эффект – зрители плачут, смеются.
– Для вас важны именно эмоции зрителя?
– Мне важны и более ценны эмоции, которые вызовут у них мысли. Лучше всего, если вызовут в них изменения. Кому-то откроется новый путь, кто-то просто сбросит свои эмоции и в нём что-то разожмётся. А кто-то поймёт, что вообще жил неправильно.
– Люди вам потом признаются в своих изменениях?
– К нам доносится это из переписок, подходят немногие, обычно просто благодарят. Они не могут выразить свои чувства словами, но всё видно по глазам. Знаете, я себе представляю театральный процесс как большой шар. Наша задача в этот шар погрузить, втянуть зрителя – через музыку, свет или игру.
Повозки в кругу
– Аня, что есть ваши спектакли? Их можно назвать артхаусом? Сейчас вообще это модно – театр не для всех, другое кино…
– Есть театральная история. В средние века театр начинался со спектаклей на повозках. Ставили в круг повозки посреди площади, актёры из них выходили в центр круга и играли. Если мы сейчас сделаем такой спектакль, то многие скажут, что это артхаус, а на самом деле это истоки. Театр работает с образами. Если в кино для исторического фильма шьются костюмы, точно отражающие эпоху, то в театре это считается дурным тоном. Чем круче художник, тем отдалённее образы. Например, я беру тему революции и показываю её через туман, землю и огонь. Я должна сделать это так, чтобы зритель понял, о чём я. Это не артхаус, а обычный профессионализм.
– Как вы выбираете произведения для постановки? Когда чувствуете, что вот оно, то самое?
– Когда пошла мода на современных авторов, я стала смотреть читки их пьес и поняла, что это атас полный, простите. Общество потребления описывает себя, никакой проблематики. Из сотни работ мы нашли буквально пару сильных, достойных пьес. Мы много мы ставили по фильмам – «Чикаго», «Титаник», «Изобретение лжи», «Ночь на земле»… В прошлом году триллерами занимались – «Магазин», «Погребённый заживо», «Мизери». Для «Погребённого заживо» мы попросили у «Икры» (креативное бизнес-пространство. – прим.ред.) подвал. Туда очень долго спускаться нужно было, несколько этажей вниз. Музыку добавляешь, сирену – и зрителям уже становится страшно. Это сразу добавляет спектаклю атмосферу.
На «Магазине» зрительские места были выставлены в форме круга. Мы попросили зрителей сдвинуться, чтобы не было просветов и не было возможности выйти из этого круга, а сам спектакль проходил внутри него. Каждый сидел в первом ряду, а история довольно страшная морально. Про рабство в наше время и про то, как человек в погоне за своим идеалом приносит в жертву всех вокруг. Люди выходили нервные, встрёпанные, настолько были потрясены, что сказать ничего могли.
– Такая эмоция тоже для вас ценна?
– Конечно, ценна любая эмоция! Цель была показать нечто страшное. Притом что это реальная документальная история.
Театр от Шанель
– Предвижу ответ на свой следующий вопрос, но всё же рискну его задать. Аня, а вам нравится то, что делают официальные, если можно так сказать, местные региональные театры с государственной поддержкой?
– Не особенно. Я не вижу каких-то прорывных проектов. Как по мне, так достаточно съездить в Москву, Питер и сразу напитываешься современным театром. А у нас не сказать, что он современный, не назовёшь новым.
– Тогда провокационный вопрос: «Южный маяк» можно назвать новым театром?
– Думаю, да. Лично меня всегда тянуло к скандальным, атмосферным проектам. Почему наши театры не делают ничего прорывного, я не понимаю. У них гораздо больше возможностей, но они их не используют. В том же НЭТе есть подвалы, чердаки, они запросто могут делать некоторые постановки там. Почему театры не выходят на улицу? Вообще театр устроен так, что в него приглашают режиссёров из других городов. Я предполагаю, что у нас ставят спектакли примерно одни и те же люди, поэтому так всё происходит. Эмммм…. Вот прямо сейчас мне почему-то вспомнилась Коко Шанель. Она же прорыв в моде совершила. Смогла убрать все пыльные занавески…
–То есть нашим театрам тоже нужна Шанель?
– Конечно!
– Может быть, вы ею станете?
– Может быть (смеётся).
– Вы говорили, что в проектах любите масштаб. Удалось достичь его?
– Сейчас спектакль «Сталкер» мы делаем под Астраханским мостом. Он меня давно привлекал, ещё до подсветки, потому что у него очень крутая архитектура – огромные конструкции и человек на их фоне кажется очень маленьким. Я считаю, что масштаб должен быть в этом. В творчестве, в авторах, по которым ставишь спектакли. Для «Сталкера» будет огромная площадка и другие задачи – говорить нужно громче, пространство нужно задействовать. Это будет иммерсивный спектакль, то есть режим погружения для зрителя. Не то чтобы мы достигли того масштаба, которого бы хотелось достичь, но движемся в этом направлении.
– Многие театры ставят классику по гениальным авторам, но их спектакли нельзя назвать масштабными для искусства.
– Зависит от того, какую задачу перед собой ставил режиссёр, готов ли он рисковать.
– Вы любите рисковать? В «Южном маяке» вы рискуете?
– Постоянно. У нас нет ничего, нет балласта. Нам нечего терять. Когда у тебя ничего нет, ты совершенно свободен. Плывешь, как корабль на всех парусах. И хочется сказать отдельное спасибо артистам. Это люди которые и в снег, и в зной, под дождем, уставшие, после работы, невзирая ни на какие трудности создают наши спектакли, каждый вносит свой вклад, достают реквизит, делают дымовые шашки с угрозой взрыва и опасностью для жизни, таскают декорации перед спектаклем и после всегда готовы оказать поддержку в критической ситуации. И всё это потому, что все мы чувствуем общность, энергию театра и понимаем, как работает эта система, что это союз, синергия, объединение. А поодиночке театр не создать.
