Наталия Ермилова
Виктор Гепфнер в Волгограде в представлении не нуждается – заслуженный артист России, кандидат педагогических наук, председатель комитета культуры, а потом и министр культуры Волгоградской области. И, не в обиду будет сказано нынешним руководителям, но имя Гепфнера ассоциировалось именно с культурой, а не с анекдотом про прачечную.
Завтра, 1 апреля, у экс-министра культуры региона юбилей – Виктору исполняется 50 лет. Накануне личного большого праздника он согласился дать корреспондентам Volganet.net развёрнутое интервью о своей жизни, семье, национальности, Родине, культуре, политике, стереотипах и, конечно же, народном искусстве.
Фото из личного архива
Volganet.net: Виктор, поздравлять заранее не принято. Завтра, 1 апреля, у тебя день рождения, точнее, юбилей. Классный день 1 апреля – Международный день смеха или День дурака… Хочу сделать комплимент: отлично выглядишь, как удаётся?
Виктор Гепфнер: Был такой анекдот:
– Прости дорогая, я был таким дураком в молодости!
– Не переживай… Ты и сейчас молодо выглядишь!
Да, первое апреля – никому не верь. День смеха и всё такое, а ещё День дурака. Это, наверное, относится к тем, кто ведётся на розыгрыши. Вообще в школе приходилось приносить и показывать свидетельство о рождении, в институте показывал уже паспорт, чтобы поверили, что у меня 1 апреля день рождения. Друзья знали и разыгрывали меня с особым рвением, поэтому у меня уже иммунитет: никому в этот день не верить. Не поверишь, но 1 апреля в Ульяновске у меня родилась дочь. В это время я был на гастролях, и когда мне позвонили и сообщили новость, тоже долгое время не верил.
– А у самого с юмором как?
– Вот туго (смеётся). Вообще я очень завидую людям, которые умеют шутить, именно красиво шутить! У меня хорошая шутка выходит крайне редко. А вообще, мне кажется, то, над чем мы смеёмся, на самом деле нас раздражает.
Родился, учился…
– Понимаю, что, может быть, банально такие вопросы тебе задавать. Но расскажи всё с самого начала – как это положено солидному человеку в 50. Родился, учился…
– Родился я в станице Преображенской Волгоградской области, а вырос и окончил среднюю школу в станице Иловлинской, родители переехали туда, когда мне было шесть лет.
Моя мама – Валентина Рязанова, отец Пётр Гепфнер. Знаете, мне очень повезло: я рос в творческой семье. Мои родители, которых я люблю безмерно, уникальные люди. Оба – заслуженные работники культуры России, что в одной семье огромная редкость.
Фото из личного архива
– О своих немецких корнях с детства знал? Проблем в школе не было, одноклассники не задирали?
– Знал, конечно. Хоть и редко, но в детстве бывал у папиных родителей, они были поволжскими немцами, мою бабушку звали Берта Шлётгауер, а деда – Пётр Гепфнер. Дед был краснодеревщиком, делал потрясающую мебель, а бабушка – на хозяйстве. Помню, что и дедушка, и бабушка были очень худыми, у бабушки был искривлён позвоночник от постоянной работы в поле. Они вырастили шестерых детей, а во время войны были высланы в Сибирь. До 1949 года дед проработал в Туле на шахтах, непростая жизнь у них была… До 1963 года им запрещали возвращаться домой, а в родное село Лауб Саратовской области их так и не пустили. До сих пор там стоит дом дедушки и бабушки, который изъяли при депортации.
– Какими были отношения между родителями мамы и папы?
– Прекрасными! Мой дед по линии мамы – Рязанов Федор, прошёл всю войну, потерял один глаз, носил стеклянный. Был награждён всеми возможными боевыми орденами и медалями, войну закончил в Праге. Бабушка, Евдокия Телегина, тоже была замечательным человеком, дарившим всем свою любовь. Вообще в своей семье я чувствовал только любовь.
– То есть «национального» недопонимания не было?
– В нашей семье национальный вопрос вообще не стоял никогда. Да и не только в нашей семье. Мне кажется, тогда люди понимали, что война – это не про национальность!
Кто бы что ни говорил, но уровень национальной ненависти в СССР стремился к нулю. Люди-то воевали против нацизма, а не против немцев! И они действительно знали, что такое война. Знали, что нет в ней поэзии, нет романтики и героизма. Нет ничего! Только кровь, слёзы, унижение и смерть. Именно поэтому, мне кажется, ветераны всегда неохотно, очень скупо рассказывали про войну. Людская природа такова, что человек не хочет вспоминать страшные моменты своей жизни, наоборот, пытается их забыть. Героизируют войну всегда позже – потомки, политики, те, кто в войне не участвовал, но пишут о ней, «как правильно», по заданию.
Для тех же, кто умер на войне, совсем не важно, кто в итоге победил.
Детство советское
– Мне кажется, все мы, рождённые в СССР, часто вспоминаем своё советское детство. А ты?
–Моё детство было весёлым (смеётся). Хулиганом я был, хотя учёба мне всегда легко давалась, школу без троек окончил. А вот поведение хромало на обе ноги, родителей постоянно в школу вызывали. То стекло разобью, то с пацанами подерусь. За аттестатом сам даже не пошёл – мама получила, а я даже не помню, где был в это время. Про меня учителя говорили: «Вот, посмотрите на Гепфнера! Его бы на учёт в милицию поставить, зато учится как!».
При этом я много занимался спортом, закончил музыкальную школу по классу скрипки, играл в оркестре, вёл районную дискотеку, много танцевал, в школе среди старшеклассников даже «преподавал» очень популярный в то время брейк-данс.
Любимыми предметами в школе была история, музыка, а ещё я очень много читал. Увлёкся в один момент историей казачества и перечитал, пожалуй, всё, что на тот момент было, начиная от трудов великолепного Александра Листопадова (Александр Михайлович Листопадов, советский фольклорист, этнограф и музыковед. – прим. ред.) до истории казачества Андрея Гордеева (Андрей Андреевич Гордеев – французский военный историк, исследователь истории казачества, до эмиграции полковник Донского казачьего войска, Георгиевский кавалер. – прим. ред.)
А ещё я влюбился в казачьи песни!
Фото из личного архива
Мама в 1986-м году съездила на гастроли во Францию в составе известного на тот момент ансамбля «Хопёр» под руководством Виталия Михайловича Борцова. Кстати, насколько он крут – Борцов, я имею в виду, – я понял, уже учась на хореографическом отделении Московского государственного института искусств и культуры. В советском учебнике «Искусство балетмейстера» наряду с «отцами» народно-сценической хореографии стояла фамилия Борцова.
Между историей и хореографией
– А как произошёл выбор профессии? Знаю, что было два варианта – история и хореография.
– Действительно, такой выбор стоял. После школы я подал документы в ВолГУ на исторический факультет, но в самый последний момент передумал. И сразу с какого-то фестиваля поехал в Тамбов, где был филиал МГИКа.
– Авантюрист!
– Это вправду была та ещё авантюра, потому что, мягко выражаясь, я был не совсем готов к поступлению. Уровень абитуриентов в то время, в хорошем смысле этого слова, зашкаливал. Представь: семь человек на место, люди поступали после хореографических училищ, готовыми артистами балета. (диплом артиста балета в СССР получали выпускники только хореографических училищ. – прим. ред.) И тут я такой, со своим казачьим фольклором. Из где? Из Иловли! Когда объявляли оценки по специальности, а их было всего две – либо двойка, либо пятёрка, Лариса Евстафьевна Пуляева спросила меня: «Пойдешь в культпросветучилище?». Я ответил, что нет, потому что я крут и для меня это мелко, поэтому только вуз. «Ладно, – говорит, – иди отсюда, три». Видимо, моя деревенская наглость сбила её с толку, и она не поставила мне двойку. А благодаря тому, что я хорошо написал сочинение и отлично сдал историю, я смог набрать необходимое количество баллов. Она, кстати, потом была очень рада, что я смог пройти.
Вообще Лариса Евстафьевна Пуляева – потрясающий преподаватель, лучший в моей жизни!
Хотя все преподаватели на тот момент были мегауровня. Нам спуску не давали. Мы как проклятые учились, по 15 часов в балетном классе проводили. И вуз я окончил с красным дипломом.
Армейские танцы
– Виктор, а правда, что в армии ты служил, как говорится, по профессии?
– Именно так! Ещё в институте я проходил отбор в военные профессиональные коллективы, чтобы служить, как ты сказала, по профессии. И мне повезло: меня приняли на военную службу в Академический ансамбль песни и пляски МВД России.
Фото из личного архива
Это был, как сейчас модно говорить, сумасшедший опыт. Коллектив очень много гастролировал по всей стране, а выступления проходили и в небольших солдатских клубах, и на сцене тогда первой площадки страны – Государственного концертного зала «Россия». Начальником и руководителем коллектива тогда и сейчас является народный артист РСФСР генерал-майор Виктор Петрович Елисеев. Сама атмосфера в коллективе была очень творческая и свободная, даже несмотря на то, что мы были в армии. Потрясающие люди, потрясающие артисты! Очень люблю этот коллектив, для меня он по сей день является родным.
Рождение «звезды»
– Ты же служил в 1993-1994-м? А ансамбль песни и пляски «Казачий курень» – твоё детище – родился в 1995 году. Как так быстро?
– Да. Именно в Москве, во время службы, родилась идея создать свой профессиональный коллектив. Первые рекламные буклеты о «Казачьем курене» были напечатаны именно в армии.
После демобилизации я вернулся в Иловлю, полный больших надежд, воодушевления, с желанием расти и сделать невозможное.
– Например?
– Тогда искренне считал, что настоящий народный профессиональный коллектив может существовать только, как говорится, «на земле». Тогда всех городских казаков мы называли «асфальтовыми». Так вот о невозможном. Сейчас просто трудно это представить, но нам удалось собрать артистов со всей страны, причём очень хороших артистов. У нас работали танцовщики ансамбля танца Моисеева, ансамбля донских казаков, ансамбля танца «Ставрополье». Я уже не говорю про балетмейстеров, имена которых действительно составляли и составляют золотой фонд советской народно-сценической хореографии – Григорий Гальперин, Геннадий Минх, Геннадий Дыбовский.
В коллектив приезжали «гостить» ведущие мастера сцены, например, Сергей Петухов – ныне хореограф и наставник профессиональных российских фигуристов. И всё это в Иловле!
– Сложно сейчас такую картину представить, если честно…
– Я уверен, что «Казачий курень» – единственный станичный, «деревенский» коллектив, который работал на первой площадке страны, в Государственном концертном зале имени П.И. Чайковского в Москве, сольные концерты на абонементной основе…
В 1998 году презентацию коллектива открывала народная артистка СССР Элина Быстрицкая, а саму презентацию вёл мой хороший друг Миша Плотников. После Быстрицкая приходила на все наши концерты в Москве.
А уже в 2004 году у ансамбля было несколько постоянных зарубежных контрактов, мы проехали с дюжину зарубежных стран, выпустили четыре музыкальных альбома и легко собирали по три аншлага подряд в ЦКЗ Волгограда. А когда я ушёл на должность директора Волгоградской государственной филармонии в 2004 году, «Казачий курень» возглавил один из самых уважаемых хормейстеров страны, заслуженный деятель искусств России Владимир Александрович Капаев. Сейчас коллектив возглавляет заслуженный артист России Юрий Голоднюк. И я очень горд, что спустя 17 лет после моего ухода это наследие живёт.
О фольклоре и профессиональной сцене
– Виктор, на твой взгляд, вредят ли профессиональной сцене фольклористы?
– Когда я только учился, мой отец познакомил меня с Анатолием Николаевичем Квасовым (советский и российский хормейстер, народный артист РСФСР, заслуженный деятель искусств РСФСР, художественный руководитель Государственного академического ордена дружбы народов ансамбля донских казаков. – прим. ред.). Они многие годы дружили, тесно сотрудничали. Квасов вообще фигура для казачества легендарная: по сути, он является создателем профессионального донского музыкально-певческого искусства. Для всего мира он такая же фигура, как Михаил Шолохов – только в музыке. Именно Квасов перевернул представление о донском искусстве на Западе и показал настоящую донскую школу.
Так вот что касается фольклора. Конечно, это фундамент. Но, как часто говорил Квасов: «Мы фольклорный коллектив? Ни в коем случае! Мы профессиональный коллектив на фольклорной основе». Если переводить, то профессиональная сцена не терпит самодеятельности. Это крайне губительно сказывается на профессии.
Вообще для меня сейчас существуют только два казачьих коллектива – Государственный академический ансамбль донских казаков и Государственный академический кубанский казачий хор – последний из них как раз сейчас задаёт моду! А в искусстве крут тот, кто делает моду!
– Как тебе кажется, что происходит с национальным искусством в России сейчас?
– За последние лет тридцать общий уровень национального искусства в России сильно упал. И, как ни странно, основная причина тому – прогресс: музыку стало проще делать, многие профессии канули в Лету, например, изготовление многих народных инструментов. Изменились звуки, пришли новые технологии. И если классическое направление ещё живёт в силу своей элитарности, то у «народников», к сожалению, сейчас нет стратегии развития. Ещё причина в том, что у нас практически исчезло детское музыкальное образование. Оно не в приоритете, с ним не знают, что делать: то ли дать статус «дополнительного», то ли вообще закрыть. Дети не учатся. А тяготение «народников» к попсе, унизительное желание быть на подтанцовке у сомнительных «звёзд» ради секундного попадания в телек!.. Меня лично это просто шокирует!
О политике и вере
– А что ты думаешь об артистах в политике?
– Мне кажется, мы все в ней вольно или невольно участвуем. Увы, искусство не может существовать без политики… «Всё есть искусство, всё есть политика!» – очень меткое определение дал Ай Вэйвэй (Ай Вэйвэй – китайский современный художник, по версии журнала «Time» занимает 24 строчку в списке самых влиятельных людей мира. – прим. ред.).
Когда я впервые увидел его выставку в музее современного искусства в Торонто, у меня была истерика. Его мемориал «Змеиный потолок», сделанный из тысячи школьных рюкзаков детей, погибших в сычуаньском землетрясении… Это был просто ужас, слёзы сами катились. Вообще именно художники, поэты, музыканты, композиторы, актёры, артисты делают политику. Именно делают: они быстрее всех чувствуют изменения в обществе, им жизненно необходимо быть в тренде, любовь масс для них более важна, чем для власти. Меньше было бы катаклизмов, если бы власть больше прислушивалась к ним.
Плюс творческие люди не могут существовать в «покое»: ты либо злодей, либо добрый богатырь, только на острие нового, непонятного, дерзкого может родиться что-то гениальное!
Поэтому искусство и есть олицетворение политики, они всегда идут рука об руку!
– Ты человек верующий?
– Это такое личное… Скорее всего, я… не религиозен. Мне кажется, религия – это то, что плохо сочетается с электрификацией, канализацией и грамотностью. А если серьёзно, то, как говорил когда-то Бернард Шоу, «мозг глупца переваривает философию в глупость, науку – в суеверие, а искусство – в педантство». А что касается веры… Я верю, что выше справедливости может быть прощение.
О чиновниках
– Виктор, в 2004 году ты ушёл из «семьи» (я про «Казачий курень») и возглавил Волгоградскую областную филармонию. Серьёзный такой поворот. А ещё спустя два года ты стал чиновником. Не жаль было бросать творчество?
– Что могу сказать: работа в филармонии меня изменила. Потеря «семьи», которую из себя представлял «Курень», попадание в более агрессивную среду действительно перевели меня из разряда творческих людей в чиновники. «Ломка» была страшная. Для творчества единственной отдушиной стали крупные областные и федеральные проекты, где можно было работать с людьми, как говорится, на одной творческой волне.
В этот же период я защищал кандидатскую, подступался к ней долго, дважды менял темы. В конце концов всё получилось. Ну, а в 2008-м возглавил комитет по культуре администрации Волгоградской области.
– Не пожалел, что пришлось стать чиновником?
– Наверно… нет, это было что-то новое… Тем более что в 2008 году это была совсем другая работа, можно было что-то делать самостоятельно. Сейчас картина, насколько я знаю, совершенно иная.
Фото из личного архива
– Ты четыре года назад переехал жить в Германию. Уже можно сравнить, где всё-таки лучше?
– Там, где нас нет. И правда… уже ровно четыре года – уехали как раз в мой день рождения. Эмиграция – сложная штука, очень болезненная. В основном из-за того, что, приезжая в чужую страну, ты полностью теряешь свой социальный статус и вынужден начинать всё заново, ни больше ни меньше.
У меня сейчас такое ощущение, что мне лет девять и я нахожусь во втором классе средней школы. Вроде читать умеешь, но многого ещё не понимаешь.
– Знаю, что участвовал в берлинском марафоне…
– Бег – это последняя степень отчаяния! В 2019-м я впервые пробежал берлинский марафон, в этом году на очереди парижский, старт которого будет в октябре этого года. Бегать мне не очень нравится, но для того, чтобы «голова была на месте», мне это необходимо.
– А Россия – это все-таки Европа или больше Азия?
– Россия – это, конечно, Европа. Нас очень многое связывает и в любые, даже самые сложные времена необходимо общаться.
– Ну самые яркие отличия какие?
– Могу долго говорить про здешнее образование. Здесь оно есть и есть разное. Самое главное, что дети не относятся к образованию, как к потреблению. Люди учатся здесь всю жизнь. Сложно даже как-то коротко объяснить… Образование в Германии – это не выбор специальности или изучение некого списка предметов. Это прежде всего – изучение культуры, а, как известно, культура – это система организации жизни человека. Культура – это, если хочешь, необходимость научиться уважать точку зрения другого человека. И вот это нужно постигать с детства. К примеру, иностранцы, приезжающие учится в немецкие вузы, всё равно относятся к образованию, как к потреблению, потому что уже имеют свои «культурные коды». Эмиграция для Европы, большое количество «иногородних» – это реальная трудность, потому что даже в два-три поколения интегрироваться невозможно, но, тем не менее, они принимают! Нам кажется это слабостью, но на самом деле всё наоборот.
Как бы понятнее объяснить свою мысль… Наверное, Григорий Померанц объяснил гораздо лучше (Григорий Померанц, 1918-2013, советский культуролог, писатель, эссеист, участник Сталинградской битвы, награждён медалью «За оборону Сталинграда», в 1949 году осуждён «за антисоветскую деятельность», в 1953 году освобождён и реабилитирован. – прим. ред.). Его трактат звучит так: «Стиль полемики важнее предмета полемики, предметы уходят, а стиль создаёт цивилизации». Вот чему нужно учить детей в российских школах! Здесь – это основа всего и самая главная «скрепа».
О «подстройке» и стереотипах
– Ты сказал, что эмиграция – очень сложная штука, встраиваться трудно. У тебя это получается?
– Вот не нравится мне это слово «встраиваться»! Знаешь, подавляющее большинство «переехавших» именно так и поступают – изо всех сил пытаются встроиться, то есть определить себя в каких-то категориях, которые предоставляет государство. Для таких, как я, здесь есть даже специальное определение – Spätaussiedler. Если переводить, то в России я был немцем, а здесь стал поздним переселенцем.
Фото из личного архива
Но человек не должен определять себя такими категориями, он должен сначала спросить себя и ответить самому себе на вопрос: кто ты? В простых человеческих понятиях. Понять, трус ты или нет, добрый или злой, жадный или щедрый… То есть человек должен осознавать себя в конкретных вещах, а уж только потом в категории национальности, культуры, географии, религии. Все эти большие понятия «туманят» наш рассудок. Мы за ними прячемся! Поэтому я перестал здесь «встраиваться» и занимаюсь тем, что люблю: организую события российских и немецких исполнителей (какие мне нравятся), занимаюсь выставками художников и вообще всем, что называется культурной дипломатией, что мне очень близко, учитывая мои русско-немецкие корни.
– А твоя семья, твои родители?
– Мама и папа живут в Ганновере – это 300 километров от Берлина, стараюсь ездить к ним на выходные, благо это всего 1,5 часа на поезде, хотя сейчас в условиях карантина это достаточно сложно. Сыновья растут, очень люблю их. Я к тому же уже дед. Старшая дочь подарила мне внука. Вообще четыре года назад при переезде на нас на всех, на всю мою семью, мою супругу, свалилось много нехорошего – сплетен, суждений, злорадства, зависти… Конечно, виной всему этому был я, моя работа, и это ужасно. Поэтому про семью я в какой-то момент решил не рассказывать – так для всех моих родных будет спокойнее.
Фото из личного архива
– Всё понимаю – твоё право. Ну, а про стереотипы можно? На самом деле стереотипов как про Германию и немцев, так и про Россию и русских очень много. Какой самый не попсовый про Германию?
– Не попсовый… Например, российский стереотип о рейхстаге. В России мы представляем рейхстаг как оплот фашизма, а красное знамя над ним – как символ окончания войны и победы над нацистами. На самом деле рейхстаг – это символ демократии и свободы. Гитлер (есть несколько расследований об участниках поджога. – прим. ред.) сжёг его ещё в 1933 году, после чего издал чрезвычайный указ, запрещающий всякие собрания и митинги. Указ отменял свободу личности, ограничивал тайну переписки и т.д. Позже историки писали, что с рейхстагом сгорела немецкая демократия: сначала сгорел рейхстаг, а затем весь мир… как-то так…
– Вить, и последний вопрос – накануне такого дня сложно его не задать. Что такое счастье? Какое оно в 50?
– Счастье – это всегда Vergangenheit (прошлое, нем. – прим. ред.). В настоящем нам всегда чего-то не хватает, даже если мы любим и любимы. Будущего мы не знаем, можем только мечтать о нём, а вот прошлое – это как раз и есть абсолютное счастье.
Помню, в конце службы, буквально за несколько недель до дембеля, меня уже вывели из программы ансамбля, только вышел из госпиталя, в котором пролежал после травмы на концерте… Я чувствовал себя никому не нужным, без паспорта, девушки, стоял и смотрел из окна казармы через забор с колючей проволокой на московскую прекрасную весну… За забором была жизнь, в которой меня не было. Я ощущал себя в тот момент самым несчастным человеком на земле, а сейчас, через много лет, оглядываясь назад, я понимаю, что и тогда, даже в тот самый момент, я был очень счастлив!
